Ржавые Острова | Беркем аль Атоми

- Зачем мне напарники, мистер Джонс? Я работаю один.

- Не кочевряжься, Рашен. Это настоящий дока по части всяких программ и прочего заумного дерьма. Ты еще оценишь его башку, и если у тебя есть хоть капелька порядочности, то вернешь мне часть гонорара. Хе-хе… Ну все, гуд лак.

- Понял, мистер Джонс. До связи.

Погасив PDA, русский откинулся в кресле и затих, плотно сжав зубы – хоть этого и не знала ни одна живая душа, но после нескольких падений в подбитых самолетах и вертолетах Алексей Хуев смертельно боялся всего, связанного с высотой. Весь его организм бунтовал против той добровольно-вынужденной беспомощности, когда ты, полностью потеряв контроль над происходящим, оказываешься высоко над землей, и твоя жизнь и смерть зависят не от твоей силы и решительности, а от какого-то постороннего человека, которого ты порой даже не видишь… Однако летать приходилось часто, особенно в последнее время, когда Алекс перешел на одиночную работу по индивидуальным контрактам. Конечно, летающие на Западе довоенные лоханки не шли ни в какое сравнение с русскими суборбиталами, и первое время было довольно неприятно залезать в облупленную машину, у которой в полете по нескольку раз приходится перезапускать двигатели.

Тем временем потрепанный Boeing, галантно пропустив вперед истребители, вырулил на заснеженную бетонку и помчался в черную крутящуюся метель, подпрыгивая на угрожающе быстро нарастающих переметах. Колеса выбивают все более частую дробь, вот отдельные удары слились в неровную ноющую вибрацию, напряженная конструкция скрипит и стонет – видать, близка скорость отрыва. Точно: резко спадает напряг, это оторвалась носовая стойка. Эх, Захарыч, что ж ты так жадничаешь, мы уже метров пятьсот идем на шасси с задранным в небо носом, как же ты летаешь в такую погоду да при таком перегрузе… Желудок на мгновение подтянулся к горлу; - ага, отрыв.

Алекс прислушался к переливающемуся от форсажа вою изношенных Праттовских турбин, представляя манипуляции красного и матерящегося Захарыча, мастерски выдирающего перегруженный Boeing из кипящей метели, где порывы бокового ветра запросто могут перевернуть самолет как мятый стаканчик из-под кофе.

Наконец, Захарыч выволок скрипящий всеми суставами Boeing на три тысячи футов, дал вздохнуть сипящим от натуги движкам, и заложил пологий вираж, почти незаметный для пассажиров. Ложась на курс, самолет чуть накренился влево, и Алексу стала видна земля. В редких прорехах между полями жирнобоких снеговых туч плыли трепещущие огоньки Нью-Йорка-II, выросшего по западному краю гигантского поля из раскрошенного и оплавленного бетона, оставшегося от Нью-Джерси. Манхеттен, Лонг-Айленд и Бруклин со Стейтеном в Тот День просто исчезли, от них осталось только стадо мелких бурунов, по старой памяти пасущееся в свинцово-сером океане аккурат над тем местом, где когда-то были бруклинские холмы.

Синоптики не соврали, окно и впрямь стремительно затягивалось: снег усилился и повалил хлопьями, над Нью-Йорком-II повис очередной циклон, выдавив внутрь континента обычную для поздней осени тридцатиградусную стужу.

Проводив взглядом последние дрожащие огни, исчезающие в плотной белесой мгле, Алекс задавил сигарный окурок в пепельницу, откинул до упора спинку кресла и мгновенно уснул.

11.10. 202Х.

3.44 European Central Time, Северная Атлантика, борт 24661.

Проснувшись, Алекс через силу позевал, выгоняя из ушей вату, натолканную туда неровным зудом турбин. Маленький отсек первого класса, единственное место некогда роскошного пассажирского салона, оставшееся в первозданном виде, ощутимо промерзло – прижимистый Яков Захарыч определенно экономил на отоплении.

Алекс закрыл глаза, привычно толкнул языком бугорок на нёбе, активируя установленные в роговице склеродисплеи. Перед глазами мягко вспыхнул скуповато оформленный рабочий объем, в котором плавно кружились разноцветные яйца файлов и систем. Некоторое время потестировав импланты, Алекс поочередно вырубил все, даже медицинскую область, оставив только дефибриллятор, противошоковый инъектор и датчик, который сигнализировал, если кто-нибудь исподволь начинал интересоваться составом и количеством имплантов у хозяина. Будучи крайне простыми и поэтому незасекаемыми, эти датчики были единственной роскошью, которую Алекс мог себе оставить перед выходом в поле.

Остальные устройства одно за другим распадались на тучи нанодеталей, тут же подхватываемых кровотоком. Каждая из этих крохотных металлических пылинок через весь организм устремлялась к своему месту по плану разборки. Некоторые слепились в скобы, поддерживающие якобы сломанный позвоночник; меньшая часть прикинулась искусственным тазобедренным суставом, остатки талантливо изобразили пластину с шурупами, скрепляющую переломанную в нескольких местах кость голени.