Р. И. Шендерова Знаменитый универсант Виктор Николаевич СОРОКА-РОСИНСКИЙ Страницы жизни

От учителя я впервые услышала, что Чехов - великий драматург, в его пьесах все важно, значительно, необходимо. Если в первом акте на стене висит ружье, в последнем акте оно обязательно выстрелит. И каждый, даже короткий чеховский рассказ - абсолютно законченное литературное произведение, насыщенное драматургией.

Отлично помню, как мы изучали «Ревизора» Н. В. Гоголя. Мы никогда ничего не «проходили». Мы жили жизнью героев литературных произведений, сочувствовали, сопереживали, сострадали им, даже самым неприглядным. Вот Виктор Николаевич голосом городничего заявляет: «Я сам, матушка, порядочный человек!» Вот в далекой столице, где так много интересного, Сквозник-Дмухановский выбирает диковинки по своему вкусу - ряпушку и корюшку. Судья Ляпкин-Тяпкин денег не берет, он предпочитает взятки борзыми щенками. Почтмейстер Шпекин - «без царя в голове», мгновенно меняет свое мнение на противоположное: «Значит, война с турками будет», а двумя строками ниже: «Ну, значит, войны с турками не будет». У Хлестакова - «легкость необыкновенная в мыслях». Характеристика угодника, подлизы - в одной единственной букве на конце слова: «лабардан-с». Претензия на образованность - называть треску лабарданом. А вот слова попечителя богоугодных заведений Земляники: «Мы с Христиан Ивановичем дорогих лекарств не употребляем. Человек простой: если умрет, он и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет». И так каждая строка, реплика, интонация, жест - деталь характера персонажа. Виктор Николаевич ничего не упускал. Пьесу мы читали по ролям, работал весь класс. Все успевали.

Три неудачных ответа - точка внизу, в клеточке против фамилии. Три точки внизу - двойка в журнале. Хороший ответ, точнее, три хороших ответа - точка в центре клетки; три точки в центре - четверка в журнале. Три отличных ответа - точка в верхнем углу клетки, три верхних точки - пятерка в журнале. А тройка - из комбинации точек в разных местах клеточки против конкретной фамилии. Виктор Николаевич не признавал длинных повествований. По ходу урока (и по русскому языку, и по литературе) он успевал опросить практически каждую по нескольку раз. В результате в течение недели каждая из нас имела несколько оценок в журнале. Нам некогда было болтать, пересмеиваться, мы работали. Виктор Николаевич требовал от нас подтянутости, опрятно сти, четкости в мыслях и их формулировках, краткости в изложениях и сочинениях. «Писать кратко - писать талантливо», - это об А. П. Чехове, но вошло и в мою плоть и кровь. Писать, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно, не растекаясь мыслию по древу.

Великолепный декламатор, Виктор Николаевич и нас выучил замечательно читать стихи и прозу. Сначала он рассказывал, кто, когда и при каких обстоятельствах написал то или иное стихотворение, поэму, сказку, повесть. Затем читал стихи или отрывок из поэмы сам. Я и сегодня помню, как он декламировал. Помню и прочитанную им прозу - «Станционного смотрителя», «Дубровского», «Капитанскую дочку», главы из «Героя нашего времени». Весь класс слушал, затаив дыхание. Потом Виктор Николаевич «давал разметку» стихам, усиливая самое главное. По этой «разметке» и мы учились читать. Так «театр одного актера» превратился в слаженную «труппу».

Хочу особо отметить, как восхитительно Элла Эппель читала «Выхожу один я на дорогу» М. Ю. Лермонтова. Прелестная девочка, слегка раскачиваясь и полуприкрыв длинными ресницами свои зеленые глаза, медленно выговаривала слова. Какой кремнистый путь виделся ей? Виделся. Голос ее креп, в нем появлялись все новые краски. Когда она заканчивала, в классе стояла абсолютная тишина. Не помню, чтобы кто-либо из выдающихся артистов-декламаторов читал эти стихи лучше, чем наша Элла. Что-то особое углядел и разбудил в ней, тринадцатилетней, наш Виктор Николаевич.

Самым лучшим декламаторам был поручен «Медный всадник». Я начинала: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн...». Однажды так вдохновенно прочла свой отрывок (до слов «и запируем на просторе»), что Виктор Николаевич, взволнованный, сказал при всех: «Молодец, Рива! Была бы ты мальчик, я обнял бы тебя и поцеловал». (В те времена обнять ученицу считалось непростительной вольностью.) Элла Эппель продолжала: «Прошло сто лет, и юный град...»; затем Арина Леонтьева читала проникновенно: «Люблю тебя, Петра творенье...». Ее сменяла Лиза Соколова: «Люблю зимы твоей жестокой...». Заканчивала вступление Нина Фомина: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия...».