То, что профессор Хайек говорит о западной интеллигенции, – это не теоретическая конструкция, а опытный факт: он просто повсюду сталкивался с такими взглядами и вкусами в хорошо известной ему среде, в течение всей своей долгой жизни. Этим и объясняется ожесточенность его критики, доходившей иногда до смешного. Уже в возрасте восьмидесяти лет Хайек пытался вызвать всех социалистов на диспут, рассчитывая победить их в одиночку, одной только силой своего разума. Для человека, столь красноречиво объясняющего ограниченность нашего разума и строящего на этом в значительной мере свои рассуждения, это была поистине великая самонадеянность! Никто из социалистов не принял это предложение всерьез. Как видно, время словесных состязаний прошло, как и время рыцарских турниров; все же в таком донкихотском азарте есть нечто заслуживающее уважения и сострадания. Впрочем, оппоненты профессора, надо полагать, снабдили его достаточным печатным материалом для полемики. Беда в том, что их аргументы – человеческие, слишком человеческие для профессора Хайека. Не обязательно эти аргументы неразумны; напротив, неразумно забывать, что в конечном счете это касается людей , имеющих по крайней мере некоторые биологические свойства. Вопрос о «природе человека» профессор Хайек оставил бы в стороне, объявив, что не понимает смысла этого выражения. Я тоже не вполне его понимаю, но к тому, чего я не понимаю, стараюсь не проявлять чрезмерного высокомерия. По-английски «высокомерие» опять передается тем же словом conceit, так что с этим словом мы не сможем расстаться до конца этой работы.
К сожалению, профессор Хайек предлагает нам совсем не убедительное объяснение присущего интеллигенции социализма. «Общечеловеческие» мотивы такого заблуждения он объясняет подробно, и мы рассмотрим дальше, в чем он неправ и в чем его оппоненты правы. Но есть еще и особый мотив, касающийся профессиональной компетентности ученых, и в этом вопросе нельзя не удивиться, с каким высокомерием профессор предполагает некомпетентность своих оппонентов. Дело в том, что человеческая культура (этот термин гораздо лучше подходит к «расширенному порядку» Хайека, чем «общество» или «государство») – это очень сложная система, принципиально более сложная, чем те системы, которые изучаются в физике. Поэтому профессор Хайек думает, что его оппоненты, проникнутые физическим мышлением, пытаются некритически перенести на человеческую культуру детерминизм единственно доступных им точных наук. Наиболее очевидным адресатом этого упрека является, конечно, Эйнштейн; но я боюсь, что Хайек неправильно понимает упорный детерминизм Эйнштейна, искавшего «причинные» объяснения элементарных физических процессов. Ансамбль физически неотличимых друг от друга частиц, к которому относятся предсказания квантовой механики, очень мало похож на человеческое общество. Это и вправду «сложная система», но в ней нет того разнообразия и независимости составляющих элементов, которые Хайек справедливо усматривает в своем человеческом «порядке». Если уж искать такие системы в физике, то следовало бы рассмотреть, например, твердое тело, для которого ни один физик не станет искать детальное детерминистское объяснение. Но не будем забегать вперед: «случай и необходимость» (по выражению Моно) еще будет предметом нашего рассмотрения. Здесь я хотел бы только обратить внимание на необычайную широту интересов Эйнштейна, включавших также экономику и общественную жизнь. Суждения об этих предметах, высказанные Эйнштейном в его многочисленных статьях «гуманитарного» содержания и в переписке его с другом Бессо, совершенно исключают теоретическую наивность, которую приписывает ему профессор Хайек. Эйнштейн отлично понимал специфический характер «сложных систем». Его «утопизм» не обязательно объясняется незнанием непреодолимых препятствий; я буду еще иметь случай вернуться к «утопиям» этого великого реалиста.
Рассел тоже не во всем был наивен, особенно в гносеологии, которой занимался всю жизнь. Его работы по гуманитарным вопросам дают обильный материал для суждения, понимал ли он специфику «сложных систем». И уж конечно, в непонимании ее никак нельзя обвинить биолога Моно. Мне кажется, аргумент о наивном непонимании (может быть, справедливый в применении ко многим другим ученым) как раз в этих случаях неприменим.
Наконец, нельзя не упомянуть еще одного, не названного Хайеком оппонента: это величайший биолог нашего века Конрад Лоренц, несравненный знаток «сложных систем» и исследователь человеческих культур. Почему же профессор Хайек не упоминает Лоренца – даже в обширной библиографии своей книги? Он должен был хорошо знать Лоренца даже лично: оба были австрийцы и почти ровесники; и если заключительная и важнейшая книга Лоренца «Оборотная сторона зеркала» [Die Rückseite des Spiegels, München, 1973.] ускользнула от его внимания, это непростительный промах [4] Эта книга, вместе с двумя другими сочинениями К. Лоренца – «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» и «Так называемое зло» – уже дважды издавалась по-русски в переводе А.И. Фета: в сборнике «Оборотная сторона зеркала», М., «Республика», 1998, и в сборнике «Так называемое зло», М., «Культурная революция», 2008. (Л.П.)
. Книга эта содержит понимание человеческой культуры, по сравнению с которым «расширенный порядок» профессора Хайека выглядит детской игрой. Поняв, что такое культура, он не мог бы свести ее к игре рыночных цен, обеспечивающей всего лишь выживание наибольшего числа особей. Он подумал бы, что продуктом эволюции является не только рынок, но и сам исследователь рынка Адам Смит. Но, может быть, профессор Хайек пренебрег Лоренцем, не усматривая в нем оппонента ? Ведь Лоренц не имеет репутации «социалиста»; согласно классификации журналистов, он скорее «консерватор». Мы надеемся внести ясность в этот вопрос.
Читать дальше