Леонид Гроссман - Цех пера - Эссеистика

Сам Тургенев прекрасна выразил это в одном из писем к графине Ламберт. «В человеческой жизни есть мгновенья перелома, мгновенья, в которые прошедшее умирает и зарождается нечто новое. Горе тому, кто не умеет их чувствовать, — и либо упорно придерживается мертвого прошедшего, либо до времени хочет вызвать к жизни то, что еще не созрело». (Письмо VI от 3/15 ноября 1857 г. И. С. Тургенев. Письма к гр. Е. Е. Ламберт. М., 1915, 16. — Ср. также: Ю. Николаев. Тургенев, 1894, с.95).

Полное собр. соч. И. С. Тургенева, СПб., 1911 (изд. 5-е, Глазунова), 51. Последующие цитаты приводятся по этому изданию.

Литературные и житейские воспоминания. Соч. X, 42.

Письма С.Т., К. С. и И. С. Аксаковых к И. С. Тургеневу (1851–1852). «Русское Обозрение», 1891, VIII, 476.

«Русская Старина», 1883 г., X, 214.

В интересных «Воспоминаниях Е. М. Феоктистова», особенно близкого к Тургеневу в начале 50-х годов, находим ряд существенных свидетельств о коренной «аполитичности» писателя вместе с любопытной оценкой «Записок охотника»: — «Зная его (Тургенева) очень близко, я мог заметить, что не политические ереси, а только ереси в области искусства заставляли его выходить из себя…» Тургенев говорил о Цицероне: «Он родился быть литератором, а политика для литератора — яд». Заявление Тургенева о данной им «Аннибаловой клятве» Феоктистов считает «довольно странным в устах Ивана Сергеевича»: «Уж конечно никогда Тургенев борьбу с крепостным нравом задачей для себя не ставил». Затронув в своих «Записках охотника» обычную для того времени литературную тему, «Тургенев более чем кто-либо производил впечатление на читателей, но это потому, что он был неизмеримо талантливее других: никогда, однако, несмотря на Аннибалову клятву, он не увлекался тенденцией, не жертвовал для нее требованиями искусства, ибо был исключительно художником и всякого рода политические стремления и цели были ему совершенно чужды. Среди тогдашнего избранного кружка не встречал я человека, который, по самой натуре своей, был бы так мало склонен заниматься политикой, как Тургенев, и он сам сознавался в этом. „Для меня, главным образом, интересно не что, а как и кто “ — вот фраза, которую беспрерывно приходилось слышать от него близким ему лицам» и проч. — Из воспоминаний Е. М. Феоктистова. С предисловием и объяснениями Б. Л. Модзалевского. «Тургеневский сборник», под ред. А. Ф. Кони. СПб. 1921, с. 175, 181, 187.

«П. В. Анненков и его друзья», 553.

П. В. Анненков. «Литературные воспоминания». СПб., 1909, 470.

И. А. Гончаров. «Необыкновенная история», 115.

Письмо к гр. С. А. Толстой. «Вестник Европы», 1908. I, 211.

И. С. Тургенев. Письма к г-же Виардо и его французским друзьям. М., 1900, с. 18, 26, 29, 37, 73.

Соч., 1911. X 20.

Письмо к Полине Виардо 17/5 января 1848 г.

Как отмечает автор небольшого экскурса «Теньер в русской литературе», это имя привлекается у нас в первой половине столетия для определения характера писателя, «реального по направлению, бытового по содержанию». Еще Нарежный получает у нас прозвание «русского Теньера», впоследствии Н. Ковалевский в рассказе «Гоголь в Малороссии» (в «Пантеоне», ред. Ф. Кони 1841, ч. I, 16–29) обращается к имени фламандского художника для характеристики своей темы, а Белинский обозначает именами Рафаэля и Теньера два противоположные полюса художественного восприятия жизни («Ответ Москвитянину»). В духе теньеровской живописи изображают крестьянскую жизнь Григорович, Даль, Слепушкин, Ф. Н. Глинка, даже Кольцов. Теньер становится символом реализма в русской литературе и в таком смысле имя его доживает до 40-х гг. См. о нем также «Отечественные Записки» 1821 г., XII; «Литературная газета», 1831, № 32. — Вл. Данилов. Мелочи литературного прошлого. «Русский Архив»; 1915, I, 164–168.

Сближая «Записки охотника» с Шварцвальдскими рассказами Ауэрбаха, А. Е. Грузинский отмечает здесь некоторую близость в литературной манере, сходство в приемах стиля. Так начало рассказов «Татьяна Борисовна и ее племянник» или «Ермолай и Мельничиха», где автор вступает в прямое общение с читателем, приглашая его к совместному наблюдению, сильно напоминает начало ауэрбаховского рассказа «Брози и Мони», где применен тот же прием. ( А. Е. Грузинский «И. С. Тургенев». М., 1918, с. 87–88).