Анна Исакова - Мой Израиль

Тетушкины чувства разделяла только ее соседка родом из Риги, пережившая гетто и концлагерь. Остальные кибуцники, конечно, читали или слышали о фашистских зверствах, но не полностью в эти россказни верили. Даниэль же рассказам жены и соседки верил, но и в раскаяние эсэсовского семени он тоже верил. И если он уж никак не мог не притащить домой очередного добровольца-покаянца, тетушка уходила на время этого визита к соседке-рижанке. Они усаживались в шезлонги на веранде и провожали покаянцев злобными взглядами. Я вспомнила о тетушке в Войну Судного дня, когда больницу заполонили евреи-добровольцы. Ни одного покаянца среди них не было.

Почему, собственно? «Потому, — объяснил Даниэль, — что работа в кибуце — одно, а война — другое». Война, настаивал он, это сугубо личное гражданское дело нации. Я напомнила ему про добровольцев, отстаивавших республиканскую Испанию. «Если бы чужаки не лезли в то дело, — пробурчал Даниэль, — испанцы обошлись бы гораздо меньшей кровью». Он знал про эту запутанную историю что-то, о чем не знала я, но говорить об этом отказывался. Впрочем, никто бы и не позволил покаянцам воевать нашу войну. Даже еврейским добровольцам из галута неохотно позволяли вмешиваться в сугубо личное гражданское дело израильтян.

Шимон Маркиш, хорошо знакомый с Иосифом Бродским, рассказал мне сначала по дружбе, а после повторил в газетном интервью, что отношения поэта — нобелевского лауреата — с Государством Израиль далеко не всегда были плохими. Испортились они в 1973 году, когда Бродский пришел в израильское посольство в США и потребовал призвать его добровольцем на Войну Судного дня. Поэту (тогда еще не лауреату) отказали в грубой форме, после чего он исключил государство евреев из поля зрения и круга интересов. Почему отказали?

Возможно, это было в самом начале войны, когда израильтяне, находившиеся за кордоном, слетались домой со всех концов света. Они летели шумными стаями, скандалили у билетных касс в разных аэропортах мира, пытались пробраться незамеченными мимо стоек аэровокзалов (тогда еще порядки в этих цитаделях не отличались особой суровостью) и были готовы платить втрое за билет и даже за безбилетное место. Всем им было необходимо попасть на войну, а самолетов и мест в них, даже стоячих, не хватало. Напомню, что самолеты чужеземных компаний не любят летать над войной, а тем более садиться на летные поля, которые могут подвергаться обстрелу. Поэтому летали в основном на самолетах израильской авиакомпании «Эль-Аль».

Прилетавшие тут же уходили в свои части, иногда прямо из аэропорта. Но многие были откреплены от армии в связи с учебой или работой за границей, и призыв на них не распространялся. Они все равно прилетали и шли воевать добровольно. Один такой доброволец приземлился в нашем отделении, что было очень кстати, поскольку все старшие врачи ушли — кто на фронт, кто в послеоперационные палаты, а гражданское население между тем продолжало страдать от инфарктов и кровавых колитов. От менее серьезных заболеваний оно на время войны страдать воздерживалось. Даже диабетики и астматики старались не попадаться больничным врачам на глаза, но мы все равно падали с ног. Лишняя пара рук была спасением.

Паренька тут же назначили стажером, но он и не думал оставаться в тыловой больнице. Мы ублажали его яичницей с помидорами и перцами, называемой «шакшука», и уговаривали не дезертировать на передовую, поскольку настоящая передовая — здесь. Но наш стажер вообще не хотел врачевать. Он очень разозлился на египтян и сирийцев и хотел наказать их лично, что называется, своими руками. А для этого ему нужно было вернуться в свою танковую часть, ту, в которой он служил до поступления на медицинский факультет Болонского университета, окончить который помешала война. У стажера были обширные связи в армии, очевидно, благодаря папе и маме. И он без конца куда-то звонил, терпеливо дожидался ответа, отсылавшего на другой номер, снова звонил, ждал, опять звонил и добивался согласия. Добился. И согласился подежурить ночь перед уходом на передовую. Подставить, так сказать, плечо.

Но тут на нас налетела Мими. Она числилась санитаркой, а была первоклассной знахаркой, спустившейся с Атласских гор две войны тому назад. Профессор Шиба позволил ей знахарствовать в отделении на том основании, что классическая медицина все равно делает тут свое дело и вреда от Мими быть не может. Мими лечила болезни, предсказывала их исход, а также предугадывала встречи, расставания и войны. Эту войну она тоже предугадала, но если уж Голда Меир не стала прислушиваться к предупреждениям иорданского короля, передавать ей предсказания Мими было пустым делом. И вот Мими потребовала, чтобы мы связали стажера по рукам и ногам, потому что смерть ходит за ним по пятам. И вообще — на войну нельзя идти добровольно. Это еще хуже, чем подарить любимому ножницы или дать подруге для примерки обручальное кольцо.