Виктор Ардов - Этюды к портретам

Так вот и царь Федор для меня (не для одного меня, конечно, а для сотен тысяч людей) есть Москвин. Одновременно с Москвиным некоторое время исполнял эту роль В. И. Качалов. А после смерти Ивана Михайловича два талантливейших артиста — Н. П. Хмелев и Б. Г. Добронравов— облачались в парчовые ризы царские… И ни один из таких сильных соперников не стал вровень с Москвиным.

Помнится, скончавшийся уже артист А. А. Гейрот на мой вопрос: «Каково играет Федора Добронравов?» — ответил:

— До Москвина ему не дотянуть. Но он вполне на месте. Вот Хмелев — тот словно бы подмигивал в зрительный зал и сообщал аудитории: «Вы только не подумайте, что я и на самом деле царь или там в бога верую; я — народный артист и притворяюсь царем только для вашего удовольствия!»

Злые слова. Но, вероятно, в них есть доля правды…

Бывает так, что артист оказывается на высоте в какой-то одной части своей роли, лучше проводит те или иные сцены, а где-то уступает собственному же уровню. Москвин — Федор был сделан как монолит. Это было совершенным чудом — такое слияние роли с человеком. Федор рос в течение всего спектакля, по воле автора и режиссера обнаруживая всё новые и новые грани сложной и ущербной личности недолгого властителя Руси.

Москвин изображал терзания своего героя на троне и в жизни с удивительной достоверностью. Не условные страсти персонажа, а подлинные обстоятельства мучительной биографии царя-неудачника сообщал он публике. И вот что ссущественно: Федор был симпатичен зрителям. Его искренне жалели. А тем, кто стоит на непримиримой позиции — все монархи-де суть личности отрицательные, можно ответить: для идейной концепции пьесы гораздо целесообразнее играть самодержца в его неполноценности именно хорошим человеком. Будь на месте Москвина артист-«обличитель», воздействие спектакля уменьшилось бы. Такова логика искусства.

Ах, какой добрый и несчастный, растерянный и жалкий мужичонка — да, именно простой мужичонка! — ходил под сводами дворцовых палат и на площади перед Успенским собором! Он понимал свое бессилие, стремился сложить с себя «венец и бармы Мономаха», но и это ему не удалось! А в финале пьесы, когда ко всем напастям прибавлялось еще нападение лютых врагов — крымских татар («За Серпуховской заставой огни маячные виднеются: то хан идет!» — сообщает вестник), Москвин играл такой упадок сил, нахлынувший на его героя, что в зале плакали.

Я видел «Царя Федора Иоанновича» в Камергерском переулке в 1916 году и в Проезде Художественного театра в 1933 году. Должен сказать, что с годами блистательная актерская техника Москвина настолько выросла, что в 30-х годах поражало зрителя еще и виртуозное владение артиста своим аппаратом. Ничего не потеряв в темпераменте, свежести собственного восприятия роли и в доведении до публики всех внутренних и внешних сторон образа, Иван Михайлович именно виртуозно распоряжался интонациями и силой голоса, модуляциями звуков (а тут они были особенно разнообразны), ритмом и характерностью движений и всем прочим. И такое бесподобное мастерство доставляло дополнительное наслаждение зрителям. Примерно так же наблюдаешь с восторгом техническое совершенство пианиста или скрипача, которое впечатляет наряду с эмоциональным строем исполняемого музыкального произведения.

К слову, приведу следующий эпизод: в 1936 году группа артистической молодежи (не совсем юной, а уже имевшей некоторый стаж) в Доме актера на Пушкинской площади в Москве ночью репетировала спектакль-капустник в честь возвращения со льдины арктической экспедиции И. Д. Папанина.

В большом зале было светло. На сцене мы (я входил в этот коллектив в качестве активного участника) повторяли и уточняли реплики обозрения, написанного для торжественного приема папанинцев в нашем Доме.

Квартира И. М. Москвина в те годы была в том же здании. Очевидно, ему не спалось, потому что внезапно мы увидели характерную фигуру артиста в конце зала. Иван Михайлович прошел до середины прохода и опустился в в кресло с краю двенадцатого примерно ряда. Некоторое время маститый артист сидел молча и наблюдал за репетицией. Потом он поднялся на сцену и включился в разбор авторского материала свободно и органично, словно он был режиссером данного капустника с самого начала. (Замечу: и в капустниках Художественного театра в начале века Иван Михайлович принимал активнейшее участие. Смотрите книгу «Моя жизнь в искусстве» К. С. Станиславского; воспоминания Н. И. Сац — там описано участие Москвина в детской игре на берегу Днепра; монографию Н. Е. Эфроса «Летучая мышь» — главы о возникновении этого кабаре из капустников Художественного театра и т. д.)