Полина Кочеткова: Спецслужбы и войска особого назначения

Спецслужбы не прекращают своей деятельности и тогда, когда враждующие армии заключают мир.

В августе 1971 года греческие власти арестовали вдову Александра Флеминга, известного ученого, открывшего пенициллин. Ее обвинили в попытке устроить побег из тюрьмы Александра Панагулиса, который был приговорен к смертной казни за покушение на премьер-министра Пападопулоса. Опасаясь возмущения мировой общественности, палачи из греческой военной полиции не решились подвергнуть Амалию Куцуру-Флеминг физическим пыткам. Ее не подвешивали за ноги, ей не загоняли иголки под ногти. Тем, кто испытал это, уже не писать в газетах и не разговаривать с корреспондентами. Они молчат…

После моего возвращения в Англию многие спрашивают меня: «Что такое пытки? С чего они начинаются?» — «С того, что стараются растоптать человеческое достоинство», — обычно отвечаю я. Чтобы люди могли представить, какая участь ждала противников греческой военной хунты, я хочу рассказать о горьком месяце пребывания в специальном следственном центре греческой военной полиции (ЭСА). Тот день, 31 августа 1971 года, я буду помнить всю жизнь. Начало уже светать, когда я подъехала к моему дому и остановила машину. В ту же секунду в лицо мне уставились дула автоматов неизвестно откуда выскочивших мужчин. Грубый рывок — и я на тротуаре.

— Кто вы?!

— Молчать!

— Что вы от меня хотите?

— Ты что, оглохла? Тебе сказано молчать!

В спину больно уперся автоматный ствол По телу зашарили грубые руки.

— Но в чем дело?

— Военная полиция. Поедешь с нами. Не вздумай поднимать шум.

Сильный толчок, лязг захлопнувшейся дверцы, и машина на бешеной скорости понеслась по пустынным улицам. Вскоре мы въезжали в ворота специального следственного центра ЭСА, в самом центре Афин, рядом с американским посольством. Перед входом в мрачный корпус издевательский плакат: «Добро пожаловать в ЭСА». Подгоняемая тычками, я даже не заметила, как оказалась в комнате, полной офицеров. В глаза бросилось знакомое лицо: сам начальник военной полиции майор Теофилояннакос. С ним я уже встречалась,

…Казалось, все старались перекричать друг друга, но громче остальных надрывался майор. Вопросы-обвинения сыпались градом. В ту минуту меня больше всего беспокоила судьба двух моих друзей. Ночью должен был попытаться бежать из тюрьмы Александрос Панагулис, приговоренный к смертной казни за покушение на премьер-министра Пападопулоса. Двое друзей должны были поджидать Панагулиса неподалеку от учебного центра военной полиции в районе Гуди, а затем отвезти его в надежное место. Я знала об этом плане и даже договорилась с одним американским студентом, чтобы тот нанял машину. Сама я всю ночь не могла уснуть и утром отправилась посмотреть, невидно ли на улицах каких-нибудь признаков побега — солдат, полицейских патрулей.

— Дайте мне воды…

— Нет.

А обвинения сыпались со всех сторон: я пыталась помочь бежать Панагулису, я поджидала его в автомобиле, чтобы переправить в подготовленное укрытие; и я раньше приезжала к тюрьме, чтобы на месте все прикинуть. Да, я знала о готовящемся побеге и всей душой хочу, чтобы Панагулис оказался на свободе. Все остальное чепуха.

Меня подтащили к столу, сунули в руки лист бумаги и карандаш.

— Напиши все, что делала за последние сутки. Это приказ.

Я отбросила бумагу.

— Вот видно, что ты коммунистка, — злорадно ухмыльнулся один из офицеров. — По инструкции Москвы они должны были вести себя именно так…

Час за часом продолжался допрос, причем обвинения становились все более фантастическими — винтовки, бомбы, убийства, а угрозы все более грубыми и страшными. Наступил полдень, когда следователи собрались уходить. И хотя я ни в чем не призналась, майор Теофилояннакос выглядел довольным. Он явно считал, что и без моих признаний сможет упрятать меня в тюрьму.

Его ненависть ко мне началась в 1969 году, когда я выступала свидетелем защиты на суде над 34 интеллигентами. Позднее ее, видимо, подогрела наша личная встреча в специальном следственном центре, куда меня вызвали для дачи показаний о связях с либералами. Я сидела к кабинете следователя, когда в дверях возникла его фигура: полный мужчина среднего роста, лет пятидесяти, в плохо сидящем коричневом костюме, с изрытым оспой лицом.

Представившись — о, я уже знала, что он пользуется страшной славой палача-садиста! — майор принялся потчевать меня комплиментами: «Нам известен ваш патриотизм, леди Флеминг, и то, как много вы сделали для Греции в годы войны». Он даже предложил мне в подарок фотографию премьер-министра: повесить дома на стену. Я, естественно, отказалась.