Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты

Менее чем в 12 часов этот многолюдный, обширный город, один из лучших городов Германии, был обращен в пепел, за исключением двух церквей и нескольких хижин. Четыреста богатейших граждан были спасены от смерти благодаря корыстолюбию офицеров, которые рассчитывали получить от них богатый выкуп. Это человеколюбие выказали, главным образом, офицеры лиги, и в сравнении со свирепой резней императорских солдат их поведение заставляло смотреть на них как на ангелов-хранителей.

Едва затих пожар, как толпы императорских солдат явились снова, полные жажды добычи, чтобы грабить в пепле и развалинах. Многие задыхались от дыма, многие поживились хорошо, так как граждане попрятали свое добро в погреба. Наконец, 13 мая, после того, как главные улицы были очищены от трупов и мусора, в городе появился сам Тилли. Чудовищно, ужасно, возмутительно было зрелише, представшее здесь перед человечеством. Оставшиеся в живых выползали на груды трупов, дети искали родителей с разрывающими душу воплями, младенцы сосали мертвые груди матерей. Чтобы очистить улицы, пришлось выбросить в Эльбу более шести тысяч трупов; неизмеримо большее количество живых и мертвых сгорело в огне; общее число убитых простиралось до тридцати тысяч».

И.Шиллер. История Тридцатилетней войны. — М.: Академия, 1937

На Дону, как известно, обитало многочисленное казачество. Оно резко распадалось на «домовитых», настоящих казаков и «голутвенных», или «голытьбу». Последние представляли скопища всяких скитальцев и беглецов, искавших на «тихом» Дону вольного казацкого житья. Из них-то и составлялись шайки воровских казаков, ходивших на Волгу и другие торговые пути грабить купеческие караваны, «зипунов себе добывать», как выражались они. Для защиты от них приходилось посылать с купцами вооруженные отряды, для этой же цели служили построенные по Волге городки, т. е небольшие крепости, население которых в старину состояло преимущественно из служилого люда и которые впоследствии разрослись в настоящие города; таковы были Самара, Саратов, Черный Яр, Царицын.

С конца XVI века, со времени закрепощения крестьян, число воровских казаков на Дону быстро растет; толпы беглого люда постоянно прибывают сюда. Усиление крепостничества в XVII веке, обременение крестьян всякими повинностями и поборами, притеснения воевод, неправосудие — все это усиливает побеги и деревенских крестьян, и посадских людей. Деревни, села и целые посады пустеют. Служилые люди жалуются на безлюдье в своих поместьях, не могут отбывать воинской повинности, вконец разоряются… Начинается со стороны правительства усиленная ловля беглецов: они не могут даже по степной окраине осесть, им постоянно приходится скрываться, жить «вне закона», переходить с места на место, пробавляться «воровским промыслом». Разбои страшно усиливаются. Правительство то и дело что посылало воинские отряды да сыщиков ловить этих «лихих людей». В самой Москве разбои, грабежи, убийства принимают ужасные размеры. Все это было следствием не одной только нравственной грубости, а также и крайней бедности и бесправия низшего, черного люда. Беглецы, ушедшие из государства, из-под закона, становились злейшими врагами их, тем более что должны были ожидать преследования от них.

Голытьба, собравшаяся в огромном числе по низовьям Дона, Волги и Яика (Урала), только и ждала себе смелого вождя, чтобы начать «лихие дела» в больших размерах. Такой вождь нашелся. Это был Стенька Разин.

Он был настоящим порождением буйной, разбойничьей вольницы. Силач, могучего сложения, с мрачным, грозным видом, Стенька невольно обращал на себя внимание каждого: в его правильном, но суровом лице и диком, проницательном взоре, в его решительных движениях, в голосе сразу чуялась железная, непреклонная воля. На толпу его вид и речь производили подавляющее впечатление: суеверный люд видел в нем какую-то темную, неотразимую силу, считал ею колдуном. В его душе гнездилась ненасытная жажда зла; кровожадный и жестокий, он тешился муками своих жертв, ему необходимы были необычай ные, сильные, страшные ощущения; сострадания он не знал… Необузданная воля не выносила ничего, что может сколько-нибудь сдерживать ее: совесть, честь, справедливость для него не существовали. Он всею силою своей души ненавидел все, что ограничивает и направляет деятельность человека: закон, государство, церковь; он был вполне представителем тех голутвенных казаков-разбойников, «удалых добрых молодцев», как называют они себя. В одной казацкой песне говорится: