Дэнни МакАскилл: Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть

К счастью, то, что я делаю, получает достаточно большое количество положительной обратной связи, что действительно клево, ведь я хочу ездить жестко и записывать это на видео столько, сколько только возможно. Именно поэтому я не допускаю глупого риска. Я не безумец; я хочу продолжать свое дело, но здоровый страх получить травму не остановит меня от удовлетворения моих амбиций.

По крайней мере пока что этот страх меня не останавливает…

Камера направлена на край озера Лох-Данвеган, что на острове Скай в Шотландии. Вдали виден дом, построенный прямо у воды. Приближаем обзор через окно спальни на первом этаже. Стикер с логотипом Imaginate (на котором также написано «Проникни в разум Дэнни») наклеен на стекло.

Флэшбек: восьмилетний Дэнни сидит на полу со скрещенными ногами. Вокруг него разные игрушки: пластиковые солдатики, игрушечный болид «Формулы-1», ярко раскрашенные резиновые шары и гоночная трасса в духе Hot Wheels. Он строит воображаемый триальный курс из своих игрушек. По радио играет Runaway группы Houston. Камера фокусируется на глазах Дэнни, маневрирующего пластиковым велосипедом с водителем, катающим его по курсу.

Наше время: переходим к сегодняшнему Дэнни, находящемуся в студии и готовящемуся к гонке по своей детской спальне, воссозданной и увеличенной в размерах…

Когда я был маленьким ребенком, меня невозможно было контролировать.

Я любил идти на риск и любил опасность, так что как только моя мама – ее зовут Анна – отпустила меня «на волю», когда мне было семь, я стал проводить все свое свободное время в лесу со своими приятелями, срубая деревья, разводя костры и сталкивая булыжники со скал. Я пробирался в такие места, где никто не заметил бы результаты моих разрушений. Спустя несколько часов я воровато возвращался домой – с опаленными волосами, несколькими царапинами и ссадинами или превозмогая боль от гвоздя, впившегося в мою ногу. Я знал, что мама будет в бешенстве, потому что это уже четвертая изорванная пара штанов за месяц. Некоторым такое поведение показалось бы диким, даже совсем одурелым. В Глазго или в Лондоне мои выходки привели бы к серьезным последствиям для меня. К счастью (по крайней мере для Королевской прокуратуры), я вырос в Данвегане, маленьком сонном городке на шотландском острове Скай, где я был полностью предоставлен собственной дикости.

Впрочем, тот хаос, который меня всюду окружал, на самом деле никогда не представлял собой что-то более опасное, чем простая детская шалость, так что родители редко били тревогу. Каждый раз, когда я влетал домой с рассеченной головой или с ожогами второй степени, мама латала меня с укоризненным взглядом. «Ну и дурачок же ты, Дэниел», – говорила она, возмущаясь очередной раной. Она редко сочувствовала. Временами мне давали что-то вкусное, чтобы отвлечь, когда приходилось везти меня за сорок миль в больницу, – иногда я все же перегибал палку бесстрашия.

Когда мне было примерно 8 лет, я нашел старый металлический плуг, приделанный к стене снаружи музея, которым управлял мой отец Питер (об этом мы поговорим более подробно чуть позже). Весил этот плуг, наверное, килограммов триста. На одном его конце имелась чудовищно острая ржавая ручка. В ней увидел отличную возможность вскарабкаться повыше, чтобы спрыгнуть оттуда вниз – поистине блестящая идея. Я начал прыгать, пытаясь ухватиться за ручку, и в итоге плуг опрокинулся на меня и полоснул ручкой мне по затылку. Это было пронзительно . Я чувствовал, как кровь стекает по моей шее.

Не то чтобы меня это сильно беспокоило. Я вернулся в дом, намереваясь самостоятельно подлатать себя, но мама догадалась, что я опять во что-то вляпался. Впрочем, даже подобия паники не последовало. Вместо этого она осмотрела рану и потянулась в шкаф за шоколадными дисками – вещью, которая неизменно эффективно укрощала мои порывы. Мы сошлись на том, что порез не был таким уж серьезным, как казалось, она меня забинтовала и сказала не делать так больше. А вообще – это удивительно, что плуг вообще мне голову не отрубил.

Не поймите меня неправильно: мама у меня очень строгая. Она не из тех, кто закрыл бы глаза на преступления своего ребенка, будь он, скажем, убийцей. Если я себя плохо вел, за этим непременно следовало наказание в той или иной форме; многие мои друзья даже боялись ее, особенно когда она меня отчитывала. И я боялся. Когда я хотел пойти в гости к другу или погулять в лесу, я спрашивал папу. Его легче было уговорить. Что касается моих травм, мама позже рассказала мне, что ей было проще привыкнуть, смириться с моими бесконечными злоключениями, чем придумать, как взять меня в ежовые рукавицы. Так что ее отношение вовсе не являлось частью какого-то гениального плана, имевшего целью закалить меня. А вот папа сильно беспокоился, когда я вваливался в дом, словно тасманский дьявол. Мне кажется, ему приходилось нелегко.