Борис Ганаго: И дана была встреча... [Сборник рассказов]

Как в это можно поверить? Не чудит ли юродивый? Ведь он в Москве, а Новгород где?

Сказав загадочное, Василий быстро вышел из царских палат.

Слуги бросились за ним да вскоре вернулись ни с чем. Лепечут такое, во что трезвому поверить невозможно. Врут поди…

— Мы его почти-настигли, но он, добежав до Москвы-реки, перешел ее будто посуху. И скрылся.

Что царю оставалось делать? Ему, великому государю, простить такую дерзость и прослыть дурнем?

Отправил государь гонцов в Новгород, а сам заметил день и час происшедшего и стал ожидать посланцев.

Вернулись гонцы и совсем дивное поведали:

— Свидетельствовали новгородцы: действительно в этот день полыхал Новгород. Что было, то было. И видели жители мужа нагого, заливающего огонь темной жидкостью. Пожар был потушен.

Случилось же это в тот самый час, когда блаженный Василий в гостях у царя был.

Потом и новгородцы, оказавшись в Москве, опознали блаженного и пред москвичами стали славить Василия. А тот сбежал…

Царь полюбил чудотворца и с доверием прислушивался к каждому его слову, как к слову Божьего посланника.

Конечно, не все верили в чудеса и святость нагоходца. Его так и называли, ибо ходил он в чем мать родила, лишь чуть облачась тряпьем. Зачем, спрашивается?

Это теперь, разжигая страсти, обнажаются. Он же достигал другой цели — бесстрастия, чтоб ни к чему земному сердцем не прикипеть. Вот в трескучие морозы и согревался молитвой, приговаривая порой: «Если люта зима, то рай сладок». Убежденно говорил, словно уже отведал его сладость.

Вся Москва, хоть и дивилась ему, ибо он опрокидывал всю земную логику, дивилась без устали, но почитала. Ну а если кто глумиться начинал над святостью, то…

Как-то трое девиц, увидев его почти голым на рынке, засмеялись над юродивым. Засмеялись и тут же ослепли. Одна из них, теряя зрение, сразу же опомнилась и припала с мольбой к блаженному, слезно прося прощения.

— Будешь ли еще кощунствовать? — спросил Василий.

Обещала девушка впредь никогда подобное не творить. Тогда блаженный Василий дунул ей в очи, и она вновь стала зрячей. Упросила и подруг исцелить. Те тоже в слезах к нему припали. Простил святой их грех по молодости. Все девицы не только прозрели телесными очами, но и в бытие святости поверили.

Верила в святость и вся семья, слушавшая житие. Они каждый вечер впитывали в себя святые мысли и святые образы. Для них они были реальностью. А как иначе?

Все уже готовились ко сну, как вдруг на улице зазвучал набат, послышались крики. Глянули в окошко — соседский сарай полыхает, и ветер искры несет прямо к ним. Вот-вот вспыхнет и их хата.

Приказал отец быть готовым в любой момент дом покинуть, взяв с собой самое надобное. А сам на улицу выскочил соседям помочь. Что «надобное» — он не сказал. Мать и дети брали иконы и, конечно, жития святых. Разве без них можно жить?

Брали и кое-что из одежды. Дети вместе с матерью пали на колени и взывали молитвенно к блаженному Василию, чтоб сохранил их дом и хозяйство.

Нет, чудотворца никто не видел. Только ветер внезапно подул в другую сторону и пожар погас. Как потом выяснилось, ребятишки, не зная, чем себя занять, забавлялись с огнем. А кто ветер перенаправил, одному Богу известно. Книгу же про жизнь святых из поколения в поколение передавали, пока телевидение не появилось.

(По мотивам рассказа И.М. Концевича «Встреча в трамвае»)

Всякая мысль имеет свой дух,

всякий образ мыслей имеет

свой отдельный дух,

всякая книга имеет

свой собственный дух.

Святитель Игнатий Брянчанинов

Казалось бы, обычный вопрос в трамвае: «Что вы читаете?». Оторвав взгляд от страниц, девушка засмотрелась на незнакомца: высокого роста, величественный, увенчанный сединой худощавый сосед. Глаза его излучали доброту. В обращении к ней не угадывалось намерения к празднословию. Что-то глубоко проникающее таилось в его отеческом внимании.

Девушка охотно ответила: «Горького».

И тут произошло нечто, изумившее ее: степенный сосед схватился за голову. Это не был показной жест. Своим ответом она будто нанесла ему глубокую рану. Пред его внутренним взором словно разверзлась бездна предстоящих ужасов и кощунств.

Шел 1905 год. Имя Горького становилось предвестником катастроф. Нечто зловещее звучало в его словах: «Буря! Скоро грянет буря!».