Олег Крышталь - К пению птиц

И тут же я увидел, как сквозь ставшую словами картину мира всё с большей четкостью начинает проступать несказуемое начало.

Сколько бы ни маскировалась человеческая активность под заботу о насущном, на самом деле ее подлинные цели вполне и совершенно иррациональны.

Иррациональны, потому что как только насущное обеспечено, забота не уходит, а преобразуется, становясь игрой.

Социальный психолог скажет, что стремление к богатству — парафраз заботы о хлебе насущном, и, конечно же, будет прав.

Совокупный продукт игр в целесообразность называется культурой.

Динозавров не волновала радость полета. Они обрели крылья, потому что захотели съесть уже летавших насекомых.

А вот первобытные мы, только чуть наевшись, принимались рисовать мир на стенах своих пещер.

Несказуемое начало — вот что правит нами!

Архитектор хотел придумать храм. Он стремился к идеалу.

Несказуемым образом в нем родилась догадка о золотом сечении.

Несказуемым образом догадка родила эхо в нас.

В этом мире каждый хочет быть самим собой. Оставаясь каждый собой, вокруг догадки мы все вместе.

Мы все вместе в мире Метаязыка.

Мне сейчас кажется, что я стал писать, чтобы выписать слова — и освободиться от их рабства.

Пусть будет все просто: общение — больше чем язык, потому что это Метаязык.

Наша Общность — больше, чем просто Мы. Это ползущая из Прошлого в Будущее Змея Жизни.

Я понял роль сознательных нас: Посланники Молекулы.

Я сказал Посланники, потому что по-гречески это звучит особенно красиво. А надо бы сказать Слуги.

Я понял, что Сознание, говорящее на доступном нам сейчас языке — очередная форма Языка Жизни.

Жизнь пластична. Вот и наш язык готов принять любую форму. Я имею в виду не только азбуку глухонемых, но и конечно же, все виды искусства.

Заслуживают уважения, в виду своей трогательной наивности, наши непрекращающиеся попытки использовать слова, чтобы рассказать о музыке или описать картину — и при этом поделиться опытом экстаза.

Вроде бы давно уже признано, что восприятие искусства — процесс подсознательный и потому не понятный.

Однако что еще кроме искусства способно превратить нас в единую стаю? Разве что страх.

И вот, мы боимся себе сознаться, что общение между собой и с собой для нас столь же понятно, сколь и непонятно.

Взять меня: увидел Собор — и тут же, со старанием неофита, стал искать метафоры, пытаясь выразить словами объединяющее нас вокруг Собора общее чувство.

Тщета наивности. Забавно, что наивность встроена в меня. Этим я похож на сперматозоид.

Остается успокаивать себя, что только наивность не пускает умереть надежду на воздаяние, а значит, только наивность держит на этом свете: святая простота.

Остается успокаивать себя, что пусть я наивен и несамодостаточен, все же я — Личность, способная сказать себе «Я». Пусть я Посланник или Слуга, но все-таки не просто Раб.

Эти размышления снова потянули меня внутрь. Туда, где я существую в виде непонятной мне же самому совокупности Братьев.

Много лет назад я побывал в почти заброшенной буддистской деревушке, затерянной в лесистых горах острова Кюсю. На древнем кладбище Друг показал могилу своего пращура. Вокруг ущербленного временем камня вилась надпись.

— Что тут написано? — спросил я Друга?

— Написано, что этот человек был прекрасным егерем, проведшим весь свой век в заботах о зверях и деревьях.

Нас окружал прекрасный лес, мне почудилась возможность земного рая. Непостижимым для меня образом, рай вмещал в себя горечь существования, выраженную немым вопросом:

— И всё? — как будто кто-то обещал больше!

С тех пор этот далеко не новый вопрос обрел в моей жизни постоянное присутствие, будто я живу, сочиняя эпитафию самому себе.

Так чье же имя написать на камне? Если спросить, с кем из Братьев я себя отождествляю, не думая, скажу:

— Конечно, с Братом-Словом. Мое имя — Кай.

А потом задумаюсь и пойму, что вспоминать хочется только ту часть жизни, о которой можно сказать:

— Душа поет.

Потому что в словах нет успокоения.

— Так кто же ты, Брат-Слово, если не регистратор происходящих помимо тебя событий и возникающих помимо тебя мыслей?

Тут же я понял, что существуют истины, верность которых нужно доказывать себе даже не каждый день, а как бы постоянно.

При этом не скажешь, что эти истины недоказуемы. Напротив, сказанные словами, они как бы и вообще трюизмы. Вот, например, одна: