Анна Кирьянова - Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье

распознать очень просто. Вы перед ним будете постоянно оправдываться, как школьник младших классов Влас Прогулкин. И не только за свои действия и слова, но и за свои мысли, которые якобы вы думали. Токсичный человек точно знает, о чем вы думали, и вам это сообщает: «Вы думаете так-то и так-то! И поэтому поступаете так-то и так-то!» Вот это «чтение мыслей» – явный признак токсичного манипулятора. А про поступки и слова и говорить нечего: вы за все будете оправдываться. И доказывать, что вы не виноваты. А вам на это будут скорбно говорить: «Зачем вы постоянно оправдываетесь? Не оправдывайтесь!» Иногда виноват не тот, кто оправдывается, а тот, кто выдвигает дикие претензии. Застает вас врасплох нелепым подозрением или обвинением, и вы, взрослый состоявшийся человек, вынуждены объяснять, разъяснять, указывать на объективные причины – оправдываться, в общем. Доказывать, что вы не верблюд. А токсичный человек питается вашими оправданиями и скорбно качает головой, как бы говоря: «Ну-ну. На этот раз я тебе поверю, ладно уж. Но в следующий раз непременно обвиню так, что трудно тебе будет оправдаться!» Если вы заметили, что в общении с каким-то человеком постоянно оправдываетесь в том, в чем не виноваты, – это нехорошее общение, токсичное, унизительное для вас. Можно сказать: «Уходите из моей жизни вместе со своими параноидальными обвинениями и невротическими претензиями, сложными псведологическими конструкциями и бредовыми новообразованиями!» А можно, как одна русскоязычная графиня, написать родные слова латиницей: «Idite v banu». Ей это очень помогло в токсичном общении. Потому что другого способа нет.

Рано или поздно найдется тот, кто поймет и выслушает. И даже расспрашивать будет о подробностях: о том, как плохо с вами обращались родители. Девушка Ширли Мейсон нашла отличного психолога. Эта психолог ее поняла и побудила побольше на маму жаловаться – это монстр какой-то! И Ширли охотно делилась воспоминаниями: сначала о том, как мама ее ругала, не понимала, била, клизмы ставила. А потом вообще ужасы стала рассказывать. Психолог писала книгу об этой Ширли и ее маме. И гипнотизировала девушку, а потом вообще стала колоть ей «сыворотку правды», чтобы помочь побольше вспомнить. В голове у Ширли поселились другие личности – около 24. И все про маму вспоминали. А психолог энергично писала книгу, которая принесла ей всемирную славу. А Ширли немного с ума сошла, конечно, хотя только про маму и говорила. Потом оказалось, что гипноз и препарат вызывали ложные воспоминания. И бедная Ширли говорила то, что нравилось психологу, пока не помешалась… Потом она выздоровела, к счастью, и сказала, что мама была как мама: проблемная, авторитарная. Непростая. Но никаких ужасов не было. Были бытовые конфликты – и все. И с мамой помирилась, потому что ничего ужасного на самом деле не было. А вот такая история вышла дикая. И психолог или другой специалист должен не к жалобам побуждать, используя гипноз и препараты. А помочь хорошее тоже вспомнить. Если оно было, конечно. Что-то светлое, доброе, милое, хоть один солнечный совместный день, хоть один поцелуй, подарок, совместную прогулку… Не для того, чтобы с мамой помириться. Иногда это невозможно. А чтобы свое детство не обесценить, не растоптать, свою личность сохранить, чтобы не рассыпаться на 24 кусочка и не закончить свою жизнь в психиатрической больнице. Было много плохого. Но было и хорошее. И вот на этом хорошем держится наша личность, наше я, а вовсе не на обидах, боли и страдании. Если были светлые моменты, их надо честно вспомнить. Это и есть жизнь. Фундамент, на котором мы стоим. А все остальное – с этим можно жить и бороться, если есть фундамент. С Ширли все хорошо закончилось. Но психолог такой еще хуже, чем плохой родитель, который все же не колол ребенку сыворотку правды, не гипнотизировал и не сводил специально с ума, чтобы написать интересную книгу.

Они мало разговаривают, все молчат. И вечно хлопочут, что-то делают, работают, но так, незаметно, как все. Это так кажется, что как все, потому что внимания к себе такой человек не привлекает. Не жалуется. И незаметный он. Даже в семье незаметный. В блокаду у мальчика был такой старший брат, на пять лет старше. Мальчику было девять, брату – четырнадцать. Мама еще была и папа, но отца они почти не видели: он на заводе жил. Еще тетя была и маленький ее сынок. От страшного холода они все жили в одной комнате, так многие тогда жили. Умирали с голоду, тогда почти все голодали. И старший брат тихо умер от истощения. И только тогда мальчик понял, что они все жили благодаря брату Гене. Это Гена ходил за водой на Неву с ведерком и бидончиком. Находил дрова для буржуйки, а потом ломал и пилил мебель, чтобы печку топить. Он стоял в страшных очередях за хлебом и весь хлеб приносил домой. Ни крошки не съедал по пути. Это Гена все делал. На нем все держалось. Благодаря ему семья выжила! Но это поняли только тогда, когда он умер, – как много он делал. Как он всех тихо спасал, падая от голода. И после смерти он всех спас: остались его хлебные карточки, он как раз их получил на декаду – и умер. И эти крошки спасли других. Страшные и трагические истории в блокаду были… Но в мирной жизни тоже бывают незаметные люди. Они незаметно и привычно что-то делают, хлопочут, заботятся и работают. Но понять, как много они делали, иногда могут только после их ухода. Когда некому больше хлопотать и заботиться. И от них остается еще запас энергии, на котором можно какое-то время продержаться. Они и после смерти спасают. Вот их надо беречь. Надо просто увидеть, сколько повседневных хлопот и забот лежит на плечах человека. Просто заметить, как много он делает! Но это такие незаметные люди обычно. Обычные незаметные люди…