Шри Ауробиндо - Человеческий цикл

Типическая стадия развития создает великие общественные идеалы, которые сохраняют свое влияние на сознание людей даже после того, как сама стадия осталась в прошлом. Главное ее живое наследие заключается в понятии общественного долга и чести: долга и чести брамина, которые состоят в чистоте, благочестии, глубоком почтении к творениям ума и духа, бескорыстном обладании ученостью и знанием и стремлении исключительно к ним; долга и чести кшатрия, которые предполагают отвагу, рыцарское великодушие, силу, известную гордую сдержанность и самообладание, благородство нрава и все, к чему такое благородство обязывает; долга и чести вайшьи, которые заключаются в честности и надежности в делах и торговле, добросовестном производстве, соблюдении установленного порядка, щедрости и благотворительности; долга и чести шудры, которые выражаются в послушании, подчинении, верном служении и бескорыстной преданности. Но все эти понятия постепенно утрачивают живую связь с породившей их чистой психологической идеей, перестают быть естественным выражением внутреннего мира человека; они превращаются в условность (конвенцию), хотя и самую благородную из условностей. В конечном счете они сохраняются в обществе скорее в качестве традиции, закрепленной в мысли и слове, нежели в качестве жизненной реальности.

Ибо типическая стадия естественным образом переходит в конвенциональную. Конвенциональная стадия развития человеческого общества начинается тогда, когда внешние атрибуты, внешние выражения духа или идеала становятся важней самого идеала, а тело или даже одежда становятся важней человека. Таким образом, в ходе эволюции касты каждый из внешних атрибутов этического четырехсословного строя — происхождение, экономическая функция, религиозный ритуал и таинство, семейный обычай — начинает преувеличивать свою роль по сравнению с остальными и свою значимость в общей схеме. Происхождение, сначала, по-видимому, не играло главной роли, поскольку положение человека в обществе определялось в первую очередь его способностями и талантом; но впоследствии, по мере превращения сословия в устойчивую социальную группу, появилась необходимость сохранить его при помощи образования и традиции, а образование и традиция естественным образом закрепились в русле наследственности. Таким образом, сын брамина заведомо стал считаться брамином; происхождение и род занятий, вместе взятые, были двойными узами традиции (конвенции) в то время, когда она была наиболее крепка и наиболее точно отвечала своему назначению. С установлением такой жесткости необходимость в сохранении и поддержании этической идеи отступила с первого места на второе или даже третье. Некогда служившая основанием системы, эта идея превратилась теперь в некую необязательную надстройку или архитектурное излишество, на котором, конечно, настаивали мыслитель и законотворец-идеалист, но не реальные законы или жизнь общества. Перестав быть необходимой, этическая идея неизбежно утрачивала свою роль в общественной жизни и сохранилась единственно как вымысел в качестве декорации. В конце концов начал распадаться даже экономический базис; происхождение, родовая традиция и пережитки прошлого, искажения и новые усложнения бессмысленного или замысловатого религиозного символа и ритуала, превратившегося в отвратительную карикатуру на древний и глубокий символизм, стали скрепами каркаса древнего кастового общества в железном веке человечества. В пору экономического расцвета кастовой системы жрец и пандит скрывались под именем брамина; аристократ и феодальный барон — под именем кшатрии; купец и стяжатель — под именем вайшьи; полуголодный рабочий и экономический раб — под именем шудры. Когда же разрушился и экономический базис общества, начались распад и одряхление старой системы; она превратилась в пустой звук, полую оболочку, фикцию и должна была либо расплавиться в тигле индивидуалистического периода развития общества, либо самым пагубным образом заразить немощью и фальшью всю систему цепляющейся за нее жизни. Наглядный пример такого состояния общества являет кастовая система в Индии последнего и настоящего времени.

Тенденция конвенционального века общества заключается в закреплении и строгом упорядочении, узаконивании и построении жестких иерархий, в сведении религии к шаблонным формам, в заключении образования и воспитания в традиционные и неизменные рамки, в подчинении мысли непогрешимым авторитетам, в наложении печати завершенности на то, что представляется обществу завершенным существованием человека. В конвенциональном периоде развития есть свой золотой век, когда дух и мысль, оживляющие формы общественной жизни, хотя уже и заключены в известные границы, но еще живы, еще не вполне обособлены от человека, еще не задушены и не парализованы окончательно в ходе все большего отвердения структуры, в которую они замкнуты. Этот золотой век — со своим строгим порядком, симметрией, отлаженным общественным устройством, восхитительной подчиненностью всех своих частей некоему грандиозному и благородному плану — зачастую представляется прекрасным и чрезвычайно привлекательным взору далеких потомков. Так некогда писатель, художник или мыслитель нового времени оглядывался с восхищением и своего рода ностальгическим чувством на средневековую Европу; в далеком прошлом он видел поэзию, благородство и духовность и забывал о великом безумии, невежестве, беззаконии, жестокости и гнете той суровой эпохи, о страданиях и мятеже, кипевших под прекрасными покровами, о нищете и убожестве, скрытых за великолепным фасадом. Также и индусский ортодоксальный идеалист оглядывается в прошлое на безупречно организованное общество, благоговейно следующее мудрым законам Шастры, и видит в нем свой золотой век — более благородный, чем европейский, мнимое золото которого по большей части было до блеска отполированной медью, покрытой тонкой позолотой, — но все же не высшей пробы, не истинную Сатья Югу. Действительно, в конвенциональные периоды развития общества рождается много по-настоящему прекрасного, разумного и полезного для человеческого прогресса, но все же это век медный, а не подлинно золотой; это век, когда Истина, которую мы стремимся обрести, не осуществлена и не завершена, но художественная форма возмещает ее недостаточность и создает видимость полного ее проявления, а все реальное начинает закосневать и обречено на омертвение под тяжким гнетом закона, порядка и традиции (конвенции).