Брент Кертис - Священный роман

Как писала Симона Вейл, лишь две вещи трогают человеческое сердце — красота и несчастье. Но несмотря на то, что мы хотим, чтобы на земле осталась только красота, каждый из нас испытал достаточно боли, чтобы у него зародились серьезные сомнения в справедливом устройстве мира, в котором мы живем. С ранних лет мы получаем еще одно послание, предупреждающее, что у Романтики есть враг.

Псалмопевец сообщает нам об этом враге, но в то же время говорит, что нам не надо бояться его:

Он [Господь] избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем…

Пс. 90:3–5

И все же мы не можем отрицать, что всех нас настигали Стрелы, иногда в виде шквального огня, от которого становилось не видно света, а иногда поражая нас настолько незаметно, что лишь годы спустя мы понимали, что ранены, когда рана загнивала и нарыв прорывался наружу.

Одну из первых Стрел я (Брент) получил осенним утром, когда уже не было зеленого летнего хора, так радовавшего меня. Это было связано с моей мамой. Я собирался уходить в школу, а она стояла на кухне у плиты, помешивая овсянку. Было видно, что она плакала, и слезы все еще стояли в ее глазах. Но они не были похожи на слезы обиды или боли, вызванные минутной размолвкой с отцом. Не были они и следствием какого-то недавнего сообщения о смерти или болезни кого-то из близких.

Это были слезы испуганной девочки, несмотря на то, что ей уже было к тридцати, которая не могла привести в соответствие свои обязанности матери и жены с потребностями собственного раненого сердца, никогда не ощущавшего взаимопонимания и любви между матерью и отцом, таких необходимых, чтобы чувствовать себя уверенно и защищенно. Я не смог тогда выразить все это словами, но понял, что главный враг сейчас — это страх, который нужно срочно уничтожить. Если у сердца был такой противник, что с ним не могли справиться даже взрослые, то мой мир был еще более уязвим, чем я думал. Я бросился на помощь маме, чтобы уничтожить врага самым лучшим способом, который я знал.

По-моему, я накрыл ее руку своей и сказал что-то типа: «Все будет хорошо». Помню, что даже тогда я испытал чувство разобщенности, которое удержало меня от обращения «мамочка» или «мамуля». Я не понял, что Стрела уже сидела в нас обоих. Мать посмотрела на меня сердито, оттого что кто-то может верить в такие глупости, и ответила примерно так: «Ничего подобного. Ты еще ребенок и даже не представляешь, о чем говоришь».

Моего отчима не было там, чтобы показать мне, как отражать Стрелы, подобные этой, поэтому они пронзили меня и, как я понял позже, застряли достаточно глубоко. А потом я убедился, что он тоже не знал, как защитить от этого врага себя или меня.

То послание, которое несли Жалящие Стрелы в ту осень и зиму, повлияло на меня так же сильно, и даже еще сильнее, чем послание летних певцов на берегу реки. Помню, как сидел в школьном кафетерии один, пытаясь вытащить Стрелы или хотя бы как-то спрятать их, чтобы так же добродушно подшучивать надо всем, как это с легкостью делали мои друзья.

Помню, как стоял утром в пижаме на кухне нашего старого фермерского дома, мне было тогда лет пять — шесть, когда двое мужчин в фетровых шляпах и длинных плащах пришли узнать, где мои родители. Они задавали какие-то вопросы, на которые я отвечал неизменным «не знаю». Наконец они с отвращением отвернулись и сказали на прощание: «А ты не очень-то много знаешь, приятель».

Были и другие Стрелы за эти годы, которые ранили так же глубоко. Стрелы, которые сообщали, что у меня слишком большие уши и что покинувший нас отец ни разу не позвонил и не написал. Мой отчим, который был ковбоем, говорил моей маме, что я городской ребенок; а еще один отчим как-то исчез и никогда больше не появлялся. Была девочка, в которую я влюбился, а любить не смог (для близких отношений нужно открытое сердце, а мое было сковано неосознанным страхом и горем) и поэтому позволил ей уйти; а также полная неразбериха в том, какую профессию я хочу получить или к чему имею способности. Стрелы летели, и казалось, что все бьют в одно и то же место, давая понять, что я один в этом холодном, безразличном мире. И даже если были те, которые попадали не туда, я оставался уверен в своем безысходном одиночестве. Мне хотелось, чтобы послания были хотя бы последовательны и несли с собой весть о том, что этот мир — совершенно ужасное место.