Геше Роуч - Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры

— Нет! — воскликнула я, слегка хлопнув его по спине.

Катрин шлепала меня подобным образом по десять раз на дню.

В мгновение ока побагровев, он вскочил на ноги и уставился на меня:

— Да как это!.. Ты… Ты что себе позволяешь!.. Девчонка!..

— Может я и девчонка, но тем не менее все еще ваш учитель.

Вы снова сделали неправильно, совершенно так же, как в прошлый раз. Вы схитрили. Но в этот раз вы могли повредиться. Я же сказала, что спина должна быть ровной; ей положено быть ровной. А вы прогибаетесь в бедрах, а надо складываться, как карманный нож — никогда не скручивайте поясницу подобным образом. Вы ее повредите, будет даже хуже, чем сейчас. Придется вам послушать меня и делать все правильно, в точности так, как говорит Мастер.

Он помолчал, все еще гневно уставившись на меня, а потом шумно и глубоко выдохнул.

— Значит так. Допустим, я буду делать все как ты велишь, — проговорил он, вновь усаживаясь, — я вытяну ноги прямо-прямо. Никаких хитростей, смотри сама! — воскликнул он, показывая мне руки.

— Пока все в порядке.

— И буду держать спину очень прямо! — заревел он. И я складываюсь в бедрах, как карманный нож, и…, - он склонился вперед.

Замечательно!

— Видишь? — выкрикнул он, — Видишь?

— Вижу что? — спросила я.

Он указал на свой лоб, а потом — на колени, и развел руки в раздражении:

— Голова! Да тут еще два фута до колен!

— Ну и хорошо, — ответила я, — это то, что вы сейчас в состоянии сделать, если делаете все правильно. И уже одно это кладет прочный фундамент, на котором можно строить, приводя в порядок вашу спину.

Мы тут работаем над тем, чтобы вы выздоровели, а не чтобы вы могли доставать лбом до колен.

Комендант пожал плечами, все еще обескураженный, но потом снова сделал эту позу. Как бы он этого ни скрывал, а человеком он был разумным и чувствующим.

Я показала ему еще несколько сидячих поз, чтобы проработать его спину еще чуть глубже, а потом несколько очень мягких поворотов в талии, предупредив его, чтобы он не очень ими увлекался и делал в точности так, как я ему показала. И в конце я уложила его немного отдохнуть, в позе совершенного покоя и неподвижности — такой неподвижности, что ее даже назвали Позой Трупа. А когда он снова сел, у него уже был приготовлен для меня вопрос.

— Знаешь что, — сказал он, — я видел, как ты делаешь некоторые из всех этих поз. И мне ясно, что даже если я изо всех сил расстараюсь, я не смогу сделать их правильно, не так, как ты их делаешь. — Да-да, я знаю. В этом заключается один из парадоксов йоги. Чтобы войти в позу правильно, её придется сделать тысячу раз чуть-чуть неверно.

— Иными словами ты говоришь, что, делать позу неправильно помогает тому, чтобы сделать ее правильно? — заключил он дружелюбно.

— Только если то, что делается неправильно, было уже подправлено учителем, — вернула я ему его остроту, как всегда делала Катрин. На этом он выслал меня обратно в камеру.

Потребовалось больше месяца в стенах грязной маленькой тюрьмы, чтобы приноровиться кое к чему, что в обычной жизни воспринимается как должное. Например, мытье.

Мое платье стало липким от пыли и пота, и от меня начало вонять так, что я могла чувствовать собственный запах, невзирая на вонь из канавы за окном. Пристав не выказывал никакого намерения выделить мне вдоволь воды, чтобы помыться, и я все еще продолжала замечать, как он пугающе пялился на меня, особенно когда был пьян. Походило на то, что он словно подстраивал нечто, поджидая, чем обернутся события.

Но я нашла способ сохранять ежедневно понемногу воды, собирая ее в небольшом углублении в дальнем углу камеры, там, где было попрохладнее, прикрывая ее каждый раз соломой. В течение нескольких дней мне удавалось насобирать с большую чашку, и ночью, когда становилось совсем темно и тихо, я мыла какую-нибудь часть тела или платья.

Под платьем я всегда носила особую белую хлопковую тряпицу, вроде набедренной повязки, какую носили отшельники-йоги, чему я научилась у своего дяди, одного из величайших тибетских мастеров этого искусства. Так что, когда бы я ни стирала платье, на мне всегда была эта повязка, а на плечи я набрасывала шаль — на случай, если пожалует пристав. Вечный становился все грязнее и грязнее, мучимый блохами и недостатком какого-либо движения, хоть он никогда и не жаловался. Я проводила долгие часы, обдумывая всяческие невероятные способы ему помочь.