dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Даймон, даймон, даймон. Его нет — и у меня нет компаса, нет направления, нет возможности обрести свой путь, свое предназначение. Часто говорят, что женщина должна обеспечивать мужчине тыл, а мужчина женщине — направление движения. Не хочу вдаваться в сексистские дискуссии о том, правда это или нет, но, кажется, часто происходит именно так. До этого Трейя обеспечивала мне тыл — теперь я сам безнадежно застрял в тылу. Я стал неспособен к схватке. Раньше я обеспечивал Трейе направление движения, а теперь мог предложить ей только бессмысленные блуждания по кругам депрессии.

Суббота началась с радости от того, что погода изменилась — было отлично, солнечно, светло. Я предложила Кену сходить в наш любимый ресторан. В ресторане он был каким-то странно подавленным. По-прежнему депрессивным, но как-то иначе. Я спросила его, что случилось. «Все дело в писательстве. Я все жду, что ко мне вернется желание писать, но оно, похоже, не возвращает^ ся. Я понимаю, что тебе тоже плохо от этого, и мне очень жаль. Но я не понимаю, что делать. У меня нет внутреннего блока, как бывает, когда ты хочешь писать, но не можешь. Я просто не хочу. Я заглядываю внутрь, чтобы найти этого злосчастного даймона, но на глаза ничего не попадается. Меня это больше всего пугает».

А мне его безумно жалко. Ему явно становится все хуже и хуже, он страшно устал от жизни. Тем вечером к нам пришли гости, и Кен отлично справлялся, пока кто-то не спросил, что он сейчас пишет. Спросил человек, которого мы как следует не знали, но который был большим поклонником книг Кена и прочитал их все. Кен взял себя в руки и вежливо объяснил, что уже довольно долго не пишет ничего серьезного и вообще считает, что период писательства для него прошел, что он долго пытался вызвать в себе желание снова взяться за эту работу, но поскольку незаметно ни малейшего проблеска, то ему кажется, что все позади. Собеседник встревожился: как это великий Кен Уилбер смеет ничего не писать — словно Кен что-то ему должен. Другой гость сказал: «Интересно, каково это, когда тебя называют в перспективе вели- чайшим философом сознания со времен Фрейда, а потом потребность писать улетучивается». Все уставились на Кена. Он довольно долго просидел молча и в упор смотрел на спросившего. Было слышно, как пролетает муха. Наконец он ответил: «Очень весело. Человек такой радости не заслуживает».

Одним из самых серьезных последствий моей депрессии было то, что Трейе приходилось возиться со мной — точнее, с пустым местом, где когда-то был я, — после чего у нее оставалось слишком мало сил и самообладания, чтобы справляться с собственными проблемами. Неутихающий страх перед рецидивом, с которым при других обстоятельствах она легко совладала бы (а я бы помог ей в этом), теперь, незамеченный, заполнял ее душу.

Ночь понедельника. Резкая боль. Я проснулась в четыре утра от сильного приступа боли. Это тянется уже неделю. Очень специфическое, отчетливое болезненное ощущение. Игнорировать его уже нельзя. Я думаю, что это рецидив — костные метастазы, потому что... что еще? Хотела бы я знать, что еще это может быть, но ничего не приходит в голову. Боль усиливается. Мысли о смерти. Я скоро могу умереть.

Господи Боже, ну что же это такое? Мне всего тридцать восемь — это нечестно, ну почему так рано? Ну дайте мне хотя бы распутать ситуацию с Кеном, залечить раны, возникшие из-за того, что чуть ли не с момента нашей встречи ему пришлось возиться с моим раком. По крайней мере, помогите мне в этом. Он изранен в битвах, он измучен, и мысль, что предстоит еще один изматывающий раунд, просто непереносима для нас обоих.

Боже мой, я могу умереть в этом самом доме. Я не могу вынести мысли, что снова лишусь волос. Как скоро, совсем скоро, прошло всего четыре с половиной месяца после предыдущего лечения и всего два месяца после того, как у меня хоть чуть-чуть отросли волосы, и я смогла ходить без этих чертовых шляп. Я хочу, чтобы всего этого не было, чтобы я смогла помочь Кену встать на ноги, организовать Общество помощи раковым больным, наладить собственную жизнь и помочь другим. Господи, ну пожалуйста, пусть тревога будет ложной. Пусть это будет что угодно, но только не рак. По крайней мере, дайте мне оправиться перед тем, как снова сбивать с ног.

Пока я становился все более и более желчным, язвительным и саркастичным — а еще подавленным и вымотанным, — Трейя становилась более требовательной, агрессивной, настойчивой, даже навязчивой. Мы оба были в ужасе от происходящего, мы оба понимали, что вносим примерно равную лепту в творящийся кошмар, — но ни у нее, ни у меня не было сил остановиться.