dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Вот светло-голубой дом с белой лепниной, а вдоль балкона на втором этаже — ящики с анютиными глазками; за ним — обшарпанный терракотовый дом с бежевыми фигурками и резьбой, а балконы второго и четвертого этажей обрамлены красными гвоздиками; за ним — темно-желтый дом, за ним — светло- зеленый, за ним — серо-коричневый, каждый — с красивым входом, изящными окнами, карнизами и балюстрадами, некоторые — красивы строгой классической красотой, другие — более изысканные, барочные, и все они укрыты густой листвой деревьев, выстроившихся вдоль тротуара, — невероятно красивая улица. Я не могла не обратить внимания на недавно построенные вдоль широкой аллеи по другую сторону улицы жилые дома с гладкими стенами, прямоугольными окнами без украшений, неуклюжими пропорциями, выкрашенные в серый цвет, — никаких признаков красоты или изящества. Но они, эти отражения современной жизни, оттеняются и своими соседями, и густой зеленью вдоль аллеи, и я почувствовала, как ростки восторга пробиваются сквозь мою депрессию.

Я определенно чувствую себя лучше. Это мне показалось или облака чуточку рассеялись? Действительно ли на дорожке передо мной — пятна света и тени? Я продолжаю идти в сторону красивого старинного административного здания в конце аллеи — оно ярко-желтое, с темно-бежевой лепниной. Неожиданно натыкаюсь на странную группу людей: девочки восьми-девяти лет в белых колготках и балетных пачках, а на головах — причудливые маленькие белые шапочки; несколько девочек постарше, тоже в балетных костюмах, и несколько взрослых с видеокамерами. Увы, все они уже переобувают свои балетки; я явно пропустила главное выступление, но наблюдать за тем, что происходит после него, тоже было очень приятно.

Да, солнце действительно пытается выглянуть, и ему все лучше это удается. Вдруг обнаруживаю, что иду вдоль изгороди. По ту сторону — прекрасный, роскошный ботанический сад! Никогда раньше во время своих странствий на него не наталкивалась — и вот я уже в Боннском университетском ботаническом саду, раскинувшемся вокруг желтого здания. Какое открытие! Древние деревья с грациозно ниспадающими ветвями, едва касающимися буйно заросших лужаек. Каналы и прудики, обсаженные изящными старинными деревьями, обиталище диких уток, чьи зеленые головы сверкают в солнечных лучах (да, солнце уже светит вовсю). На клумбах — самые экзотические растения, все они ухоженные, около каждого — табличка с названием. Вот участок для трав, посреди которого — прекрасный розарий. Ярко- розовые розы расцвели первыми, они уже в полном цвету и начинают осыпаться, их лепестки падают на траву рядом с красными розами, цветки которых только-только начали входить в полную зрелость. За ними растут оранжевые, и их бутоны приоткрылись лишь настолько, чтобы можно было увидеть их потрясающий цвет. Я прохожу по каждой аллее сада, и по темно-зеленым, усаженным величественными деревьями, и по ярким, разноцветным, рядом с цветочными клумбами посреди сада, и, когда я возвращаюсь в «Курфюрстенхоф», на душе у меня прекрасно.

И еще я напоминаю себе, что передо мной открыты другие пути. Я должна помнить про визуализацию и медитацию, потому что в последнее время опухоли вели себя очень спокойно — от них не исходило никаких голосов, образов или эмоций. И все же только после прогулки по ботаническому саду я почувствовала, что смирилась со своим положением. Что ж, так обстоят дела. Надо делать все, что в твоих силах, и принимать то, что происходит. Ничего нельзя предсказать, ни за что не надо цепляться, нет смысла мечтать об одном исходе и испытывать ужас перед другим — все это рождает лишь страдания. Жизнь прекрасна, Кен, мой возлюбленный, просто взгляни, как прекрасны эти розы!

На обратном пути из Бонна мы остановились в Кельне и Аахене, чтобы посмотреть старинные соборы, — и это было последнее, что мы видели в Европе. Но тоскливая меланхолия уже поселилась в наших душах.

В Аахене нам нечем было заняться, особенно если учесть то, что магазины в Германии по субботам закрываются в два часа (кроме первой субботы каждого месяца). Мы устали жить в Германии, и очень хотелось домой, особенно сейчас, когда не планировалось никакого лечения. Нам стало тоскливо, и эта тоска только усиливалась от той еды, которой нас кормили. Меня немного развлекли две увиденные нами вывески — «BAD ACCESSORIES» и «SCHMUCK U. ANTrQUlTATEN» [110] Первая вывеска по-немецки означает «Товары для купания», а по- английски читается как «плохие товары»; вторая вывеска — «Драгоценности и антиквариат»; а по-английски слово «schmuck» (по-немецки — «драгоценности») означает «мерзавец», «скотина». — Прим. пер. , но ненадолго. Мы оба устали без конца ходить и рассматривать витрины. Периодически я начинаю задумываться о смысле жизни, особенно в такой ситуации, когда периоды предельной сосредоточенности на лечении перемежаются пустым временем, которое надо чем-то занять, и при этом ситуация такая, что работать мы не можем. Надо сказать, вопрос не слишком оригинальный. Тем не менее мое стремление жить настолько сильно, насколько это возможно, и продолжает усиливаться, словно бы оно скрывается где-то на клеточном уровне, даже тогда, когда из-за моих умозрительных мудрствований у меня опускаются руки и ьчэндннь гп жкщн. Стоя перед алтарем Девы Марии в кафедральном соборе Кельна, после того как мы зажгли свечи и присоединили их к уже горящим, танцующим, колеблющимся рядам, я подумала о том, что моя любовь к жизни обычно всплывает неожиданно, как это бывает, когда я вдруг получаю удовольствие от созерцания клумб с розами или слушания птиц, отчаянно состязающихся в пении. Но сегодня даже такие моменты казались тусклыми и не могли пробиться сквозь мое уныние. Ранее, этим же днем, я сказала Кену, что нам приходится бороться с приступами дурного настроения чаще, чем тем, у кого есть дети, потому что дети постоянно втягивают тебя в жизнь, наполняют ощущением неограниченности возможностей и надеждами на будущее, даже когда ты понимаешь, что сам ты можешь все меньше и меньше, тело становится слабее, и ты начинаешь воспринимать жизнь более «реалистично».