dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Это было приятно узнать, особенно потому, что в последнее время я чувствую себя счастливой, несмотря на то что заперта в больнице. Спасибо! Я с удовольствием обменяю гнев на радость! Теперь я думаю о том, как на мне скажется это исследование, если я впаду в депрессию и уныние... Именно из-за возможности таких вот бесконечных реакций на новые статьи, на новые исследования, на результаты новых тестов, новые прогнозы и так далее — именно из-за этого мне так полезно культивировать в себе бесстрастность, умение жить с тем, что есть, и наблюдать, не стараясь что-то изменить или «сделать лучше».

Сегодня — Страстная пятница. В больнице спокойствие, затишье. За окном поют птицы. Одна распевает какую-то чарующую песню, которая служит фоном для другой песни, настойчивой, на одной ноте: раз-два- три-четыре — тишина; раз-два-три-четыре — тишина. Нектар богов.

В пение птиц, от которого я просыпаюсь, вплетается колокольный звон боннского кафедрального собора, который находится всего в шести кварталах от меня. Они звонят и звонят целый день, и это прекрасный аккомпанемент для птичьего пения. Кен ходит туда каждый день, чтобы зажечь свечку и иногда, по его словам, «немного поплакать». Один раз он сводил туда маму и папу, и все они поставили за меня свечки.

Мое окно выходит на приятное открытое место, окруженное другими домами. Деревья еще не начали покрываться листвой, но я уверена, что они зазеленеют, когда я еще буду здесь. Это будет дивное зрелище.

И вот завтра уже Пасха. Сегодня утром я проснулась от яркого солнца. Это самый солнечный день за все то время, что мы здесь. И когда позже утром я сидела завтракала и опять думала, как же я люблю птичье пение, ко мне на подоконник вдруг прилетела прелестная птичка с красной головкой. Все дело в ржаных крекерах, которые пролежали там несколько дней. Я видела, как их мочит дождь и как они, высыхая, восстанавливали форму, а потом промокали снова. Ни одна птица не подлетала к ним близко, пока я была в комнате, то есть почти все время. И вдруг сегодня утром появляется эта прелестная красноголовая птичка, которая глядит на меня, а я стараюсь сидеть тихо, чтобы не вспугнуть ее. Потом садится другая, с пятнистой головкой; они несколько минут разглядывают меня и клюют крекер, а потом улетают, прихватив его. Мне показалось, что они причастились. Они приняли мое невольное подношение.

Я очень, очень сильно люблю вас всех. Я буквально физически ощущаю вашу любовь и поддержку, и от этого все становится совершенно другим. Как вода и удобрения, которые я даю растениям, выставленным вдоль карниза; ваши любовь и поддержка питают мой дух и помогают не утрачивать радость жизни и жизненные силы. Я чувствую себя невероятно счастливой, что у меня такая семья, такой муж и такие друзья — очень крепкий круг любви!

С любовью, Трейя

P.S. Уровень лейкоцитов поднялся до тысячи, а значит нам, кажется, все-таки удастся съездить в Париж!

Не расстраивайся из-за этого происшествия, Кен. Париж — прекрасный город.

Рэдклифф только что врезался в ехавшую впереди машину в небольшой деревушке под Парижем — впервые за свою семидесятисемилетнюю жизнь он стал виновником аварии. Он вел машину несколько дней; я сидел рядом, вооруженный всевозможными картами, и выполнял роль штурмана, а Сью и Трейя ехали сзади. Это была сказочная поездка через всю Германию и Швейцарию, а теперь еще и Францию; Трейя буквально впитывала в себя природу после месяца с лишним, который она провела в затворе в крохотной палате.

В тот момент мы двигались довольно медленно, въезжая в поток машин, направляющихся к Парижу. Рэд на мгновение оглянулся назад и врезался в переднюю машину, а та толкнула машину перед ней. Никто не пострадал, хотя зрелище было довольно живописным; на него сбежались полюбоваться местные жители, никто из которых вообще не говорил по-английски; все они оживленно размахивали руками и галдели. К счастью, Трейя свободно говорит по-французски, и следующие три часа она, выйдя со своей «мютце» на абсолютно облысевшей голове, спокойно и хладнокровно вела переговоры со всеми вовлеченными в дело сторонами и наконец добилась нашего освобождения.

День, когда мы покинули Бонн, пасхальное воскресенье, был изумительно солнечным и бодрящим — с тех пор как мы приехали сюда в конце февраля, это был первый такой день. Мы ехали и ехали, папа сидел за рулем, а Кен, работая штурманом, вел нас по самым маленьким и самым живописным дорогам. Проезжая мимо маленьких городков, мы видели, как выходят из церквей люди, разодетые на Пасху, — отцы ведут за руку дочерей, сзади плетутся бабушки и дедушки, они заходят в ресторанчики, и все кругом ясно и свежо, залито солнечным светом, а вокруг — зеленая весна. Один город был похож на приморский курорт: он был переполнен праздничного вида людьми, которые наслаждались солнцем и весенними цветами. Там было не меньше тридцати ресторанов со столиками на улицах, с которых открывался вид на реку, и все столики были заняты. Просторный бульвар был заполнен праздничным людом, а парк за рекой пестрел гуляющими разных возрастов. Было ощущение, что все хотят попасть в этот город: на выезде из него мы видели плотный поток машин, растянувшийся на приличное расстояние.