dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Этот переворот достиг своей первой кульминации однажды поздним вечером в начале лета. Мы приехали в дом на Тахо, и Трейя не могла уснуть. И неожиданно все части головоломки встали на свои места. Открытие ее потрясло. По ее мнению, это было не что иное, как даймон, которого она так долго искала! Не то чтобы он явился на свет в полном облачении, но, во всяком случае, громко воз- вестил о своем появлении — правда, другим голосом, голосом, который она так долго подавляла в себе.

Как-то ночью лежала и не могла заснуть.

Через окно был виден серебряный блеск луны на поверхности озера в обрамлении темных очертаний сосен, растущих вокруг дома, а вдали — темные очертания гор в Заброшенной Пустыне. Такое мрачное название и такое красивое место.

Образы стекла — темно-красного, радужно-белого, иссиня-черного — пронеслись в моем сознании. Я была настолько взволнована, что просто не могла уснуть. Может, все дело в том, что я выпила чаю? Отчасти, наверное, да. Но происходило и чтото другое, внутри меня что-то зашевелилось, стало пробуждаться. Стекло, свет, формы, контуры, плавные линии. Соединять разное воедино, наблюдать, как из ничего рождается мечта, как красота обретает очертания в нашем мире форм. Как это потрясающе! И вот я лежу и чувствую, как мое тело переполнено энергией. Неужели это оно? Неужели это мое призвание или, по крайней мере, одно из моих призваний? Неужели это та самая часть, которой мне недоставало? Та часть меня, которую я потеряла?

Думаю, что да. Я нашла ту частичку себя, которой — о да! — мне недоставало столько лет. Женщина, создающая вещи собственными руками. Художница, созидательница, мастер. Не «делающая», не «знающая», а «созидающая». Создающая прекрасные творения и получающая равное удовольствие и от конечного результата, и от самого процесса.

Весь следующий день я чувствовала себя так, словно пережила озарение. Это был момент важного прозрения и в глубины себя, и в свое будущее. Я вспомнила, что больше всего была захвачена своей работой, получала больше всего удовольствия от того, что делаю, именно в тех случаях, когда создавала что-то своими руками... рисовала яркую карту для своего выпускного проекта по картографии... делала волнующие рисунки Ионы... мастерила свечи и вазы в Финдхорне... создавала прекрасные очертания из ничего... живописала словами — в дневниках, которые никому не показывала. Это были моменты, когда я не чувствовала времени, когда я была целиком захвачена тем, что делаю, — что-то вроде медитативного состояния абсолютной концентрации и самозабвения.

На следующий день я начала ощущать, что открыла себя заново. Что мой путь, скорее всего, определялся подспудным тугим узлом необходимостей и желанием принять мужские культурные ценности, делающие упор на работу ума. В обучении делается акцент на знаниях, фактах, содержании, мышлении, анализе. Я поняла, что все это легко мне уцается. Тут была возможность преуспеть, заслужить похвалу и привлечь внимание. А больше, пожалуй, и ничего. И я пошла по этому гладко вымощенному и точно размеченному пути.

Я никогда не была уверена, что это правильный путь. Почему я решила не получать ученую степень и идти на преподавательскую работу? Что-то внутри толкало меня с этого прямого пути. У меня были способности к этому, но сердце мое всегда противилось. И все-таки я ругала себя за то, что не иду дальше, считала себя слабой, принимала упреки за то, что не делаю карьеру, а растрачиваюсь по мелочам.

Но теперь я понимаю: этот путь не подходил для меня, потому что я в большей степени созидатель, чем мыслитель или делатель. Понимаю, что мне было так хорошо в Финдхорне в большей степени из-за того, что там я почти все время проводила в свечной и гончарной мастерских. Понимаю, что я любила мастерить с раннего детства, но потом подчинилась мнению, что это занятие легкомысленное, несерьезное, ненужное, что это не настоящее дело, а в лучшем случае — хобби в свободное время. Но, следуя этому мнению, я отсекла от себя, перекрыла главный источник удовольствия и жизненной энергии. Что ж, больше так не будет!

То, что сейчас пробуждается во мне, — это новые критерии, в соответствии с которыми я определяю, что мне делать. Я слушаю внутренний голос, который говорит о том, что, может быть, стоит взяться за то, к чему у меня всегда лежала душа, но что, как мне казалось, я не должна делать, — и пусть у меня нет ни малейшего представления о том, во что это выльется, будет ли это моим делом жизни и даже насколько хорошо это у меня получится.