dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь

Убийца номер три взрослых американцев.

Большинство не придает диабету особого значения: все внимание перетягивают на себя два первых — болезни сердца и рак. Но диабет — не только убийца номер три, это еще и основная причина слепоты и ампутации конечностей во взрослом возрасте. И он означал еще одну радикальную перемену в жизни для нас обоих, но особенно для Трейи: инъекции инсулина, невероятно строгая диета, постоянные замеры уровня глюкозы в крови, необходимость все время носить с собой кусочек сахара на случай инсулинового шока. Еще одна волна, которую нам предстояло оседлать. Я не мог не подумать об Иове, и ответ на вечный вопрос «Почему я?», казалось, звучал так: «А почему бы и нет?»

У меня диабет. Я — диабетик. Господи, ну когда же это все закончится?

Всего лишь на прошлой неделе я спросила доктора Розенбаума [нашего местного онколога], не вытащит ли он из меня катетер, — я полагала, что он мне больше не понадобится. Он засомневался и сказал, что лучше его оставить. Это означало, что он предполагает высокую вероятность рецидива. И это именно тогда, когда я почувствовала себя так хорошо, так уверенно. Именно в тот момент, когда стала думать, что, может быть, еще поживу. Может быть, даже проживу еще очень долго. Может быть, проживу полную жизнь. Может быть, мы с Кеном вместе со- старимся. Может быть, даже заведем ребенка. Я могла бы сделать что-нибудь для других людей. И вот рак снова наваливается на меня всей своей тяжестью. Доктор не хочет вытаскивать из меня катетер. И все тут же возвращается на круги своя. Некуда бежать. Рак — хроническое заболевание.

В офисе доктора я услышала разговор медсестры с больным:

У меня самой никогда не было рака, так что я, возможно, говорю слишком самонадеянно, но есть вещи и пострашнее, чем рак, если его обнаружить на ранней стадии.

Я даже подскочила от любопытства.

Что же это, например?

Ну, скажем, глаукома или диабет. Из-за них возникает масса очень скверных хронических болячек. Помню, когда мне поставили диагноз: глаукома...

И вот теперь в довершение всего у меня еще и диабет. Это не укладывается в голове. Я чувствую себя абсолютно раздавленной. Остается только плакать — а что еще? Отчаяние, ярость, шок, страх перед болезнью, о которой я ничего не знаю, — все это выходит из меня солеными слезами. Помню один случай несколько дней назад. Мы с Кеном проводили новогодние выходные на Тахо в компании друзей (мы все еще готовили наш дом к продаже), и я вдруг почувствовала, что мне все время хочется пить. Когда мы вернулись домой в Милл—Вэлли, я рассказала об этом Кену. Он поднял глаза от письменного стола и сказал: «Это может быть симптомом диабета». — «Очень интересно», — ответила я. Он вернулся к работе, и больше мы об этом не вспоминали.

Что бы я делала без Кена? Что, если бы он ушел куда-нибудь или был на работе в тот момент, когда я узнала эту новость? Он оберегает и утешает меня. Сколько же моей боли он вобрал в себя! Когда мы выходили из кабинета доктора, я плакала. Итак, но~ вая болезнь, с которой надо знакомиться, с которой нужно учиться справляться, новая болезнь, которая ограничит мою жизнь и поставит ее под угрозу. Мне безумно, безумно жалко себя, и я страшно зла на все происходящее.

Я едва помню, что нам говорили доктор Бэлкнап и медсестра. Все это время я проплакала. Нам надо выяснить, как мой диабет реагирует на глибурид, разработанное в Европе лекарство, которое надо глотать. Если эффекта не будет, придется перейти на инсулин. В течение этого времени мне придется сдавать кровь на анализ каждое утро, в том числе по субботам и воскресеньям, чтобы выяснить, сколько таблеток мне понадобится. Все это нам объяснила медсестра; я надеюсь, что Кен слушал внимательнее, чем я. У меня была странная смесь чувств — ярость и раздражение и в то же время тоска и отчаяние; ощущение было такое, что это останется со мной на всю жизнь. Медсестра дала нам таблицу калорийности продуктов; придется ее как следует освоить. Тысяча двести калорий, сбалансированных между молочными продуктами, крахмалом, фруктами, мясом и жирами. Хвала Всевышнему за то, что есть некалорийные продукты — редис, пекинская капуста, огурцы, пикули.

Наша первая остановка с таблицей калорийности в руке — супермаркет. На душе все еще мрачно, но на какой-то миг меня завораживает чтение этикеток на продуктах, во время которого я делаю открытие: сахар, везде сахар, он прячется в хлебе, прячется в арахисовом масле, прячется в заправках для салата, прячется в полуфабрикатах, в соусе для спагетти, в консервированных овощах — везде, везде! Мы с Кеном бродим между рядами и зовем друг друга, столкнувшись с какой-нибудь совсем уж потрясающей находкой («Сахар в детском питании, седьмой ряд!» — кричит Кен) или с чем-то таким, чем мне можно питаться без ущерба для здоровья («Земля для комнатных растений, четвертый ряд, никакого сахара!»). Когда мы добираемся до кассы, у меня в тележке много новых штук — равновес, диетическая сода, измерительная шкала, новые мерные чашки и ложки. Я должна усвоить: моя диета основана на измерениях.