На практике это означает, что доктор порой будет назначать, к примеру, химиотерапию, даже если знает, что она не поможет. Это стало для нас с Трейей настоящим шоком, но такова распространенная практика. В очень солидном и авторитетном труде о раковых заболеваниях — книге «Своенравные клетки» доктора Виктора Ричардса (по иронии судьбы — отца Питера Ричардса) — автор представляет долгую дискуссию о том, почему при стечении самых разных обстоятельств химиотерапия не помогает, и вслед за этим он утверждает, что тем не менее при тех же самых обстоятельствах химиотерапию необходимо прописывать. Почему? Потому, утверждает он, что это «поможет сориентировать пациента на правильный медицинский авторитет». Скажем то же откровеннее: это отнимает у пациента возможность искать исцеление в другом месте, это помогает удержать пациента в русле ортодоксальной медицины, безотносительно к тому, насколько она эффективна в данном конкретном случае.
Собственно, это не лечение заболевания — это лечение недуга, это попытка контролировать то, как пациент воспринимает свою болезнь, и следовательно, то, какие способы лечения пациент будет выбирать. Суть в том, что способы лечения могут не иметь ощутимого воздействия на заболевание, но они будут воздействовать на недуг, иными словами — на то, как пациент воспринимает свою болезнь: к каким авторитетам он будет прислушиваться, какие виды лекарств будет выбирать.
Одна наша хорошая приятельница, которая была больна раком на поздних стадиях, получила от своих докторов очень настойчивые рекомендации пройти еще один курс химиотерапии повышенной интенсивности. Если она сделает это, сказали ей доктора, с наибольшей вероятностью проживет еще двенадцать месяцев. В конце концов, ей пришло в голову спросить: а сколько, с наибольшей вероятностью, она проживет, если не будет делать химиотерапию? Ответ: четырнадцать месяцев. И при этом доктора рекомендуют пройти химиотерапию. (Людям, которые никогда не сталкивались с чем-то подобным, трудно понять, что похожие случаи происходят постоянно, — и это лучшее свидетельство того, насколько серьезно мы воспринимаем предлагаемые ортодоксальной медициной интерпретацию болезни и способ ее «лечения».)
Трудно обвинить в этом докторов: по большей части они просто беспомощны перед отчаянием их пациентов. Я ни разу не встречал ни одного врача, который вызывал бы подозрения в намеренной манипуляции своими пациентами. В подавляющем большинстве эти врачи — люди невероятной честности, делающие все возможное в невыносимых обстоятельствах. Просто они так же беспомощны, как и мы. Дело в том, что если заболевание — это абсолютно научный предмет, то недуг — это религия. Поскольку рак-заболевание не поддается лечению, докторов вынуждают лечить рак-недуг, и в этот момент им приходится выполнять скорее функцию священников, чем ученых, — роль, для которой они плохо приспособлены и которой плохо обучены. Но среди больных первосвященником единогласно признается доктор.
Здесь мы возвращаемся к тому, с чего я начал: практически вся информация, которую ты можешь получить от честных докторов, состоит из мифов просто потому, что их заставляют действовать не столько в качестве докторов, сколько в качестве священников, манипуляторов смыслами твоего заболевания. Они транслируют не столько научную, сколько религиозную информацию. Соглашайся на лечение, которое назначают они, — и будешь спасен; обратись за лечением куда-нибудь еще — и будешь проклят.
Итак, начиная с первой страшной недели, прошедшей с того момента, когда был поставлен первоначальный диагноз, до начала лечения Трейи — и на всем протяжении последующих неумолимых пяти лет — мы снова и снова сталкивались с необходимостью отделить рак-заболевание от рака-недуга. И пытались найти наилучший способ вылечить заболевание и самый здравый способ осмыслить недуг.
В том, что касается заболевания, мы с Трейей предприняли отчаянный экскурс в онкологию. Начиная с той самой роковой ночи, мы прочитали буквально все, что смогли раздобыть. К концу недели в нашем арсенале было больше трех дюжин книг (в основном медицинские тексты и несколько популярных изложений) и столько же журнальных статей. Мы хотели получить как можно больше чистой информации. К сожалению, большая часть научной информации о раковых исследованиях либо неубедительна, либо приводит в уныние; кроме того, любая информация меняется с устрашающей скоростью.
Читать дальше