Сергей Лазарев - Опыт выживания. Часть 3

«Что наверху, то и внизу», — говорили древние. Процессы в душе человека, в центре Солнца и в недрах галактик происходят по одним и тем же законам любви и единства. Звезды святят, чтобы ощутить любовь. Человек живет, чтобы ощутить любовь.

3. Бог — источник любого счастья, которое мы получаем. Он дает нам любовь, Он дает нам любое мыслимое и немыслимое счастье и наслаждение.

Поскольку человек — существо многоплановое, то и понятие счастья тоже не является однородным. Есть счастье сиюминутное, связанное с телом, есть более значительное, связанное с духом, и есть еще более масштабное, связанное с душой. А самое главное счастье связано с любовью к Богу.

Бог — источник всех несчастий, которые мы получаем. Он отбирает у нас все, кроме любви.

4. Бог всезнающ, всемогущ и милосерден .Творец знает все, что с нами происходило, и все, что с нами произойдет. Его воля незримо присутствует во всем. Мы же никогда полностью не узнаем замыслов Творца. Поэтому не может существовать полной справедливости, с нашей точки зрения. Недовольство окружающим миром означает, что нашу человеческую логику мы поставили выше замыслов Творца.

Милость Творца может быть как понятной, объяснимой для нас, так и беспричинной. Страдания и потери могут быть как понятными, так и беспричинными. Все зависит от к раскрытия любви в нашей душе. Мы вышли из Творца, стремимся к Нему и вернемся в Него. Такие понятия, как счастье и несчастье, — это всего лишь средства для раскрытия любви в душе.

Вознаграждение у Творца всегда больше наказания. В Ветхом Завете написано, что Бог наказывает человека до четвертого колена, а прощает — до тысячного. Это означает, что через устремление и любовь к Богу можно преодолеть любой грех. Ведь суть греха — это утрата любви к Творцу.

Бог любит нас и нуждается в нашей любви. Он воспитывает нас и помогает нам ощущать себя' Его детьми. Логика любого происходящего события — это логика любви.

5. Творец вечен .Все, что мы видим, знаем и ощущаем, преходяще. Периодически все это должно разрушаться, для того чтобы мы ощущали потребность в вечном и чувствовали любовь к Богу как высшую ценность.

Когда-то в юности я увлекся написанием картин и стал даже членом товарищества свободных художников, которое располагалось в одном из зданий на Невском проспекте. Питер, вообще, красивый город, там сама атмосфера располагает к творчеству.

Я с улыбкой вспоминаю свои деньги, полученные за картины. Мне нравилась работа художника-оформителя, а когда у меня появились друзья, учившиеся в художественной Академии, я, подражая им, стал писать портреты и натюрморты.

Как-то они зашли ко мне в мастерскую, и мы разговорились на тему живописи. А потом начали спорить. Я махнул рукой и предложил:

— Давайте на практике проверим, кто прав. У меня есть несколько вяленых таранок и пустые бутылки из-под пива. Кладем их на красную тряпку и пишем натюрморт.

Один из моих друзей с превосходством посмотрел на меня:

— А знаешь ли ты, что хороший натюрморт составляется нескольких часов, а то и дней?

Я пожал плечами и улыбнулся:

— Хорошо, начинайте.

Часа полтора они передвигали рыбу, ткань и бутылки, составляя композицию. Мне это, в конце концов, надоело.

— Ребята, у вас голова работает, а чувства — нет. Поэтому у вас все мертвое, — в буквальном смысле натюрморт! Но ведь натюрморт должен быть живым, в нем должны быть чувства. А где полный порядок, там чувств нет. Смотрите!

Подойдя к столу, я махнул рукой. Рыбки перемешались, составив хаотическую композицию.

— Натюрморт готов, — объявил я.

Друзья покряхтели и согласились. Мы приступили к работе. У моих друзей на красном фоне безжизненно валялись рыбки и чернели бутылки из-под пива. Для них это был скучный учебный натюрморт. А я сразу взял большой холст с подрамником и начал выражать свои чувства посредством натюрморта. На душе у меня в тот момент было радостно, и получился целый фейерверк красок и форм.

Через час работа была закончена. Мои друзья-академисты сдержанно похвалили меня и заверили, что эту картину я мог бы даже продать. Я долго не раздумывал, и через неделю, когда краска подсохла, оформил холст в раму и вместе с приятелем поволок картину в комиссионку. В советское время салонов, где можно было бы продать свою картину, просто не было. Только члены Союза художников могли это делать в специализированных магазинах. Но если мне что-нибудь сильно хотелось, я всегда находил варианты решения, преград для меня не существовало. Я сразу смекнул, что в комиссионку, где выставляют на продажу старые картины, можно отнести и свою. Картину у меня приняли, хотя цену я заломил немалую. Мне важны были не деньги, а ощущения, связанные с тем, что моя картина может быть куплена.