Регина Бретт - Бог никогда не моргает. 50 уроков, которые изменят твою жизнь

Однажды я узнала, что президент Билл Клинтон прочитал всю Псалтырь, чтобы снять с души груз политического давления, которое не давало ему покоя. Вне зависимости от вероисповедания человеку легко понять заключенную в этой книге мольбу. Псалмы охватывают все.

О бедности псалом 9: «Господи! Ты слышишь желания смиренных: укрепи сердце их».

Проведение кампаний описывается в псалме 34: «Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною: возьми щит и латы и восстань на помощь мне… Суди меня по правде Твоей, Господи, Боже мой, и да не торжествуют они надо мною; да не говорят в сердце своем: «хорошо! по душе нашей!» Да не говорят: «мы поглотили его».

Любому служащему близок псалом 55: «Помилуй меня, Боже! Ибо человек хочет поглотить меня; нападая всякий день, теснит меня. Враги мои всякий день ищут поглотить меня… Всякий день извращают слова мои».

Супруги могут почерпнуть терпение в псалме 140: «Положи, Господи, охрану устам моим, и огради двери уст моих».

Теперь мой день начинается с Псалтыри и ею же заканчивается.

Меня тянет в монастыри, где псалмы, как пульс, отдаются во всех поющих. Монахини в Горном монастыре святого Бенедикта в Эри, штат Пенсильвания, каждый день начинают с одного и того же псалма: «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне». Монахи-трапписты Гефсиманского аббатства заканчивают каждый день одними и теми же словами: «Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един, даешь мне жить в безопасности».

Иногда псалмы находят меня. Однажды я вошла в ресторан, где компания людей молилась перед завтраком. На мольберте у дверей кто-то анатомировал псалом 45 до самой его маленькой и глубинной сердцевины. Осталась только квинтэссенция любой молитвы:

«Остановитесь и познайте, что Я есть Бог».

«Остановитесь и познайте, что Я есть».

«Остановитесь и познайте».

«Остановитесь».

Однажды утром в сентябрьский вторник я устроила себе долгую прогулку Когда вернулась, мир изменился навсегда, по крайней мере, мне так показалось.

На автоответчике мигало шесть сообщений. Я включила первое и услышала искаженный горем голос мужа, просившего меня позвонить как можно быстрее. Я решила, что у него умер кто-то из родных. Остальные звонки были от родственников, они говорили, что на Америку напали. Последнее сообщение было от сестры из Нью-Йорка. Сестра сказала, что они с мужем и моим крестником в порядке, сидят в своей бруклинской квартире и смотрят, как пламя пожирает Миро вой торговый центр.

Я включила телевизор. Башни горели. Башни падали. Башен больше нет. Люди спасались бегством, как в фильме про Годзиллу. Машины плавились. Спасатели пробирались под каскадом падающих камней. Дым скрыл силуэт Манхэттена. Статуя Свободы казалась маленькой и тщедушной, словно она держала в руке белый флаг сдачи вместо смелого факела независимости.

Целыми днями я сидела перед телевизором и раз за разом пересматривала запись теракта, будто что-то изменится и башни прекратят свое короткое падение.

Несколько недель все казалось не таким, как прежде. Я даже не могла пойти на прогулку. Я боялась сделать то, что делала в тот вторник, когда мир сошел с ума. Это было глупо, но я боялась, что если отправлюсь гулять, то нарушу хрупкое равновесие жизни, и дома меня будут ждать такого же рода жуткие сообщения.

Когда я наконец осмелилась высунуть нос наружу, было такое ощущение, что мир выправился, вернулся на круги своя. Я гуляла по одному из кливлендских метропарков и смотрела на листья. Они все так же беззаботно и плавно падали с неба, а голые деревья молились, воздев руки в тихих восклицаниях «Аллилуйя!».

Листья не знали, что все изменилось одиннадцатого сентября. Ветер нес их быстро и низко, их стайки бросались врассыпную, как веселые школьники на перемену. Когда ветер дул сильно и высоко, листья падали, словно конфетти на лесной ковер под каждым деревом. Когда ветер был нежен, как шепот, одиночные листья делали кульбиты, сальто назад и тройные аксели.

В лесах Америка не подвергалась нападениям террористов, не воевала, не боялась сибирской язвы, не ликовала от возрожденного патриотизма. Сражения тут шли только между белками за драгоценные желуди. Испачкаться здесь можно, только если коснешься листвы или вступишь в конские яблоки — никакой заразы. Только крупные алые ягоды и дерн, покрытый белыми семенами с крылышками, которые кружат на фоне чистого синего неба, окрашены здесь красным, белым и синим.