А величайший из учеников рабби Бунима, поистине трагическая фигура среди цадиков, рабби Мендель из Коцка, обратился однажды к общине с такими словами: «Чего я требую от вас? Только трех вещей: «Не высовываться из себя, не соваться в другого и не думать все время о себе»». Это означает: во-первых, каждому надлежит беречь и свято охранять свою собственную душу во всем ее своеобразии и в назначенном ей месте, а не завидовать своеобразию и месту другого; во-вторых, каждому надлежит с почтением относиться к тайне души своего ближнего, а не проникать в нее, нагло любопытствуя и с корыстными намерениями; в-третьих, каждый, вступая в отношения с самим собой и со всем остальным миром, должен остерегаться ставить себя конечной целью.
Юношам, приходившим к нему впервые, рабби Буним рассказывал обыкновенно историю об Ицхаке Айзике из Кракова, сыне Иехиэля. Тот, после долгих лет крайней нужды, ничуть не поколебавших его упований на Бога, получил во сне повеление: отправиться в Прагу и под мостом, что ведет к королевскому замку, откапывать клад. Сон повторился еще и еще раз, и тогда Айзик послушался. Но в Праге у моста день и ночь стоял караул, и Айзик никак не решался взяться за лопату. И все же он каждое утро приходил к мосту и бродил подле него до самого вечера. Наконец начальник караула обратил внимание на это хождение и приветливо осведомился, не ищет ли тот чего-нибудь или, может, ждет кого-то. Айзик и рассказал, что за сон привел его сюда из такой дали. Стражник рассмеялся: «Сколько же ты, бедняга, протопал в своих старых башмаках из-за какого-то сна! Будто можно верить снам! Эдак и мне пришлось бы ноги в руки да в дорогу. Было же мне во сне велено искать клад в Кракове, под печкой в доме какого-то тамошнего еврея. Вот бы стал я там ломиться в каждый дом — там же что ни еврей, так Айзик или Йехиэль». И он снова засмеялся. Айзик снова поклонился ему, отправился домой, выкопал клад и построил синагогу, которая носит имя ребе Айзика, сына Йехиэля.
«Вникни в эту историю, — добавлял обыкновенно рабби Буним, — знаешь, чему она учит? Есть нечто, чего ты в целом свете не сыщешь, и все же есть одно место, где ты сможешь это отыскать».
Эта история тоже старая-престарая, и знакома она нам из фольклора многих народов — но в устах хасидов звучит, право же, по-новому. Она не просто внешне «пересажена» в еврейский мир — она переплавлена самой хасидской мелодией, в которой она исполняется; но и это еще не самое главное: самое же главное в ней то, что она словно стала прозрачной и сквозь нее просвечивает хасидская истина. На нее не навешивается никакая «мораль», просто мудрец, пересказавший ее по-своему, наконец-то раскрыл ее истинный смысл и сделал его очевидным.
Есть что-то такое, что можно отыскать только в одном-единственном месте на белом свете. Это — великое сокровище, и назвать его можно исполнением жизненного предназначения. А место, где находится это сокровище, как раз и есть то самое, на котором ты стоишь.
Многие из нас только в редкие мгновения полностью сознают, что нам так и не пришлось вкусить от этой исполненности, что наша жизнь не участвует по-настоящему в такой исполненной жизни, что мы живем как бы мимо истины. И все же мы постоянно чувствуем этот недостаток, стараемся хоть как-то, хоть где-нибудь найти то, чего нам недостает. В любом другом месте, в любом уголке мира или духа, но только не там, где мы стоим, не там, куда мы поставлены, — но именно там и нигде более следует искать свое сокровище. То окружение, которое является естественным для меня, те обстоятельства, которые даны мне судьбой, с которыми я встречаюсь изо дня в день, которые изо дня в день требуют моего участия, — среди них я и должен искать свое предназначение, здесь и должна исполниться та жизнь, которая открыта для меня. В Талмуде рассказывается об одном мудреце — будто бы пути небесные осветились перед ним, как улицы его родного города Нехардеи. Хасидизм переставляет акценты в этом рассказе: куда значительнее было бы, если бы улицы родного города предстали перед тобой освещенными как пути небесные. Ибо там, где мы стоим, и следует возжигать сокрытый огонь Божественной жизни.
Даже будь у нас власть над всеми краями земли, и то не обрели бы мы с того исполненности бытия, которую может дать нам преданное, тихое отношение к близкой нам жизни. И даже если бы знали тайны вышних миров, это не дало бы нам той действительной причастности к истинному бытию, какую дают нам наши повседневные обязанности, исполненные со священным рвением.
Читать дальше