Ольга Левонович - Купола в окне

– О, это икона-мученица, – батюшка увидел, куда я смотрю не отрываясь, – досталось ей. Но Лик заживает, восстанавливается, видите – там уже чуть проявились очи Христа, линия рта…

– Отдайте её мне, батюшка!

– Возьмите!

И вот привезла я её домой. Повесила в кухне на место прежней иконы. И всем, кто бы ко мне не заходил, рассказываю эту историю… Спустя какое-то время убрала я её в иконостас в гостиной… Да, молилась перед нею каждый день.

Как-то зашла ко мне знакомая. Говорит:

– Помнишь, ты про икону рассказывала? Где она?

– В комнату пройди, в иконостасе, среди других икон она.

Знакомая прошла, после долгого молчания кричит:

– А где икона-то? Не могу найти!

– Вот же она! Наверху, под крестом.

– Не может быть! У меня в памяти та, давняя, с выскобленным Ликом, а тут и глаза видно, и нос, и губы! Не верю глазам своим!

– Да? Я как-то и не замечала… Молюсь каждый день, и не вижу перемен. А ведь правда!

Рассказ священника: «Позвал своего брата помочь в храме проводку наладить. А брат, хотя и крещеный, но сквернословит страшно. Вразумлял я его, чтобы в храме не смел скверные слова говорить.

Начал брат в алтаре провод проверять, и выругался. Тут же упал без сознания – ударило током. Я его вынес из алтаря, с помощью святой воды привел в чувство.

– Что, – говорю, – будешь еще срамное говорить в Божьем доме?

Он, еще не в силах говорить, только головой отрицательно мотает» …

Рассказ прихожанина Николая: «Приехал я в другой район, помогать батюшке в ремонте храма. Остановиться негде было, батюшка благословил ночевать прямо в храме.

Вечером я долго, усердно поминал в молитве всех своих умерших сродников. Спать улегся в уголке, под иконами. Снится мне сон, будто несу я охапку дров, вхожу в дом, а там полно народа, и все хором благодарят:

– Как хорошо, дрова принес, теперь согреемся! А то замерзли тут совсем! Спасибо тебе…

Проснулся, и только потом сообразил, что люди в доме – это мои усопшие родные. Выходит, что наши молитвы нужны умершим не меньше, чем дрова – замерзающим».

В храме шёл ремонт. На полу громоздились свежеструганные доски и листы ДВП. Сквозь открытую настежь дверь доносились с улицы звуки пилы и стук молотка – это Максим-Борода сооружал каркас для перегородки на клирос. В перерывах между стуканьем-вжиканьем слышалось чириканье птиц. Шелестела июльская листва.

Батюшка неутомимо сновал по храму, полы его подрясника и ботинки были усыпаны мелкими опилками.

Полина, работница церковной лавки, в общей суматохе участия не принимала. Она неторопливо переписывала имена крестившихся вчера из тетрадки в толстый журнал. До того увлеклась работой, что не сразу заметила фигуру женщины, что застыла среди строительного беспорядка.

Вышел батюшка, о чём-то негромко спросил гостью.

– Полина, – крикнул он, – Налейте воды в купель. Крещение будет бесплатное, деньги на свечу, крестик и свидетельство принесу сейчас из алтаря.

Полина набирала в купель воду, смотрела, как бежит струя из шланга, и думала о том, что не успеет подогреть, как обычно, воду кипятильником. Ну да ничего, лето всё ж-таки…

Она мельком оглядела женщину, что съёжилась у окна, не смея присесть на скамейку. Худо одетая, измождённая. Сколько лет – не определишь. Пьюшка, поди…

– Обычно крестятся в длинных рубашках, а Вы уж в футболке, – Полина протянула женщине простыню, – Это вместо полотенца. А вон – тапочки…

Женщина боязливо заглянула в купель. Вода мерцала, холодная.

– Я уже пять лет по психушкам, – голос женщины звучал хрипловато, низко, – не могу больше. На мне слизни чёрные сидят…

Женщина обвела рукой грудь, ноги. Помолчав, продолжила:

– Никто не видит, а я вижу. Задавили меня совсем… В психушке лекарства ставят – забываюсь, вроде как нет их. А потом опять…

Вышел батюшка, быстро и деловито освятил воду. Женщина послушно забралась в купель, под батюшкиной рукой окунулась, и сквозь налипшую футболку проступили рёбра…

Батюшка давно уже вышел из крестильной комнатки, а женщина завернулась в простыню и всё стояла, застыв.

– Что с Вами? – спросила Полина, и женщина подняла растерянные карие глаза.

– Нету их. Впервые за пять лет нету их на мне… Может, они там, в одежде, остались?

– Не остались! – неожиданно для себя самой ответила Полина, – Посмотрите на себя! Чистенькая, светитесь! И одежда на вас…, – она подбирала слово, – освятится!