Константин Поповский - Мозес

Сказанная явно не к месту реплика повисла в воздухе. Словно воздушный шарик, зацепившийся за ветку.

– Как знать, – Осип, прищурившись, посмотрел на Давида, словно пытаясь понять, насколько серьезно тот собирается испортить ему вечер.

– Тут и знать нечего, – Давид дал понять, что ни при каких обстоятельствах не позволит делать из себя дурачка. – Слишком поздно значит – слишком поздно и больше ничего.

– Теоретически, – сказал Осип, снова глядя на Ольгу. – Теоретически наш друг, конечно, прав. Но почему?.. Потому что он сам знаком с носовым платком только теоретически. А на деле все обстоит совсем не так, как он думает. Я угадал, верно?

Ольга захихикала. Вызывающе и обидно. Во всяком случае, так показалось Давиду.

– Уверен, что это чистая правда, – продолжал Осип, вежливо улыбаясь. – Могу поклясться, что в твоих карманах не найдется даже что-нибудь отдаленно напоминающее носовой платок.

– Если поискать… – сказал Давид, вымученно улыбаясь. – Если поискать, – сказал он, похлопав себя по карману.

Впрочем, его, конечно, никто не собирался слушать.

Легкая, застольная, светская беседа, черт бы ее побрал вместе с самими беседующими.

К несчастью, у него никогда не было склонности к этому виду искусства. Нести ахинею в обществе себе подобных, легко перескакивая с одной новости на другую – в этом он всегда плелся в хвосте, удивляясь способности других говорить часами ни о чем или поддерживать беседу при помощи всех этих " кстати " или " между прочим ", вот как, например, сейчас, когда Осип вновь продемонстрировал свое умение быть вполне непринужденным, как, впрочем, того и требовали обстоятельства, потому что беседа о платках явно зашла в тупик, а вопрос " что это мы сидим, словно на похоронах " как нельзя лучше помогал вернуть утраченную было легкость разговора.

– Нет, в самом деле, – спросил он, поднимаясь из-за стола. – Сидим, как на похоронах… Если никто не возражает, я хоть поставлю Карла Брюннера… Как ты насчет Брюннера? Нравится?

Последний вопрос, само собой, был адресован Ольге.

Было бы странно, если бы она вдруг сказала "нет".

У полки, на которой стояли пластинки, Осип сказал:

– Все посходили с ума с этими дисками, а я почему-то обожаю антиквариат. Между прочим, я собирал их почти десять лет. Есть какая-то прелесть в этом пощелкивании и шипении. Что-то такое домашнее, верно?

Не было никакого сомнения, что он говорил это уже далеко не в первый раз.

– Потрясающе, – Ольга остановилась возле полки. – Какое старье!.. Гуди Флак… – Она провела ладонью по корешкам пластинок. – А у тебя есть Джетро Талл?

– Джетро Талл, – Осип расплылся в улыбке. – Да у меня тут целая куча Джетро Талла. Можешь приходить и слушать сколько хочешь. Но сначала я поставлю Карла Брюннера.

Скотина, сказал про себя Давид, успевая одновременно отметить и это, на первый взгляд безобидное " можешь приходить и слушать ", и реакцию Ольги, которая вдруг смутилась и пробормотала в ответ что-то вроде "спасибо", или "может и приду", или что-нибудь в этом роде, о чем он, правда, мог только догадываться, потому что в это мгновение ожил саксофон Карла Брюннера и его стеклянный дождь застучал по крыше, делая боль еще невыносимей.

Чертов саксофон, громоздивший целые горы битого стекла, через которые невозможно было пройти, не поранившись.

– Может, еще чаю? – спросил Осип и посмотрел на Давида. – Что-то ты мне сегодня не нравишься, Дав. Сидишь, как на похоронах… Ну, что, чаю?

– С удовольствием, – улыбнулась ему Ольга.

– Боюсь, нам уже пора, – возразил Давид.

– Сейчас принесу, – Осип, похоже, пропустил мимо ушей это "пора", как будто его и не было.

– Собирайся, – сказал Давид, как только они остались одни.

– Я хочу чаю, – упрямо повторила Ольга.

– А я хочу, чтобы мы, наконец, ушли.

– Почему? – она глядела на него широко открытыми глазами, в которых можно было без особого труда прочитать досаду и раздражение, очень похожие на те, с которыми он сталкивался, когда пытался увести ее прочь из какого-нибудь дурацкого бутика.

– Ладно, – сказал Давид. – Ты идешь?

– Какого черта, Дав? – ему показалось, что глаза ее раскрылись еще шире.

– Ладно. С меня хватит. Я пошел.

– Ты с ума сошел? – спросила она, но он уже был в коридоре.

– Ты чего, Дав? – Осип внезапно появился на пороге и посмотрел на него так, словно, наконец, заметил, что тот находится рядом.

– Ничего, – сказал Давид. – Я пошел. Слушайте своего Брюннера, а мне надо работать.