Нина Павлова: МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Батюшка, я недавно крестилась и хочу теперь бросить работу, чтобы жить возле монастыря и молиться Богу, — рассказывает паломница из Норильска, преподавательница музыки лет пятидесяти.

— Значит, вы хотите стать безработной? — уточняет старец. — А за электричество как будем платить?

— Как за электричество? — переспрашивает женщина и осекается, понимая, что даже в деревне надо оплачивать счета за электричество и на какие-то средства покупать хлеб. — Батюшка, подскажите, как же мне жить?

— Надо бы всё же доработать до пенсии. Пенсия нам крылышки даёт.

— Батюшка, — продолжает расспрашивать паломница, — а православным можно лечиться лекарствами?

— Почему же нельзя? Врачи от Бога.

Эту паломницу я знаю. Мы обе недавно крестились и познакомились в монастыре, попав под опеку строгих богомолок в чёрном, предрекающих скорое пришествие антихриста и уже чувствующих его присутствие в мире. Мне с моей новой знакомой это пока не понятно, и бошмолки-«ревнительницы» просвещают нас: чай и кофе — напитки бесовские. Обувь на каблуке тоже бесовская, ибо каблук на самом деле копыто, и понятно чьё. Ну а про то, что в аптеках торгуют бесовской химией, а искусство — это зловонные миазмы преисподней, тут и говорить нечего. А ещё «ревнительницы» убеждают нас, что надо одеваться благочестиво, и вскоре преподавательница музыки появляется в храме одетая, как они: чёрный платок в «нахмурку», повязанный по самые брови, кособокая сатиновая юбка до пят и грубые большие мужские башмаки. Смотреть на этот маскарад как-то неловко. Однако уже через неделю «ревнительницы» обряжают во всё чёрное и меня.

А дальше картина такая. Иду я через двор монастыря этакой маскарадной чёрной вороной, воображая себя благочестивой, а батюшка смотрит из окна своей кельи на моё благочестие и стучит по стеклу, пытаясь что-то сказать. Келья батюшки на втором этаже, окна уже заклеены к зиме, и что он говорит — никак не разобрать.

— Батюшка, не слышно! — отзываюсь я снизу.

И тогда архимандрит Иоанн (Крестьянкин) присылает ко мне своего письмоводителя Татьяну Сергеевну, чтобы передать, мол, батюшка просит вас не одеваться в чёрное.

Переоделась я в свою обычную одежду, и «ревнительницы» так запрезирали меня, что с той поры я лишилась ценной информации о бесовских свойствах чая, а также искусства. В общем, пью чай, читаю Тютчева, а ещё люблю хорошую живопись и дивной красоты павловопосадские платки. Платки — это тоже из той осени: на совет к старцу приехали художники, муж и жена. Оба пишут пейзажи и участвуют в выставках, а для заработка (семья многодетная) расписывают на фабрике платки. Жена, чуть стесняясь, достаёт из сумки и показывает их. А платки — чудо, праздник радости в красках! Но муж, похоже, смотрит на эту фабричную поденку иначе, рассказав чуть позже, как его срамил некий «ревнитель», говоря, что надо расписывать храмы, а не бабье тряпьё. Словом, художники смиренно просят батюшку благословить их оставить мирское искусство, чтобы писать исключительно иконы. Помню ответ старца:

— Иконописцев и без вас хватает, а мир заболеет без красоты.

А ещё батюшка говорит нам про те «самодельные кресты», когда человек отвергает данный ему Господом путь ко спасению — не хочет нести крест кормильца многодетной семьи или ухаживать за больными родителями, но выдумывает для себя в горделивом мудровании особую «д уховную» жизнь. Мы переглядываемся — это про нас. У каждого из нас своя подёнка, свои скорби и те тяготы жизни, от которых хочется сбежать в монастырь или уйти сгоряча из семьи. Сколько же семей, уже находившихся на грани развода, сохранилось тогда благодаря старцу! Но об этих семьях надо рассказывать особо. А пока скажу о главном уроке, полученном тогда от старца: с креста не сходят — с креста снимают, а бежать от креста — это бежать от Христа.

Но как же нелегко порою нести этот данный Господом крест! Помню, я пожаловалась тогда батюшке на свои скорби, а вскоре получила от него письменный ответ:

+

«Дорогая моя многоскорбная Нина! А я ведь вас позову к подвигу — идти дальше за Христом, идти по водам, одной верой преодолевая скорбные обстоятельства жизни своей. Уже многому научило вас страдание, многое приоткрыло из сокровенных тайн духовной жизни, а сколько их ещё впереди, но цена их страдание.

А вам, дорогая Нина, говорю не от себя, но от святых отцов: «Что успокаивает в лютые времена душевного бедствия, когда всякая помощь человеческая или бессильна, или невозможна? Успокаивает одно сознание себя рабом и созданием Божиим; одно это сознание имеет такую силу, что едва скажет человек молитвенно Богу от всего сердца «да свершится надо мною, Господь мой, воля Твоя», как и утихает волнение сердечное от слов этих, произнесённых искренне, самые тяжкие скорби лишаются преобладания над человеком».