Нина Павлова: МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Без моей команды он никогда не лает, — засмеялась Варя. — Терпеть не могу, когда пёс пустобрёх!

И тут я вспылила, наговорив девице резких слов про тех, кто бросает собак, и потребовала: пусть она забирает Волчка с собою в Москву, или я заберу его себе.

— Да как вы смеете забирать себе мою собаку? — гневно крикнула Варя.

И сердито заговорила про то, что забрать дворняжку в Москву невозможно, потому что у них дома собака-медалистка Рогнеда какой-то редкой драгоценной породы, и щенок от Рогнеды стоит несколько тысяч долларов.

Волчок лежал, обмякнув, как тряпка, и, казалось, сгорал от стыда. А Варя снова кричала:

— На щенков, послушайте, очередь! По-вашему, надо испортить породу, пустив в дом беспородного пса?

— Не жуй сопли, дарлинг, — подал голос Вадим. — Кому нужен в Москве блохастый двор- терьер? А может, усыпить его?

— Ну и забирайте себе Волчка, забирайте, — заплакала Варя и уехала на джипе в слезах.

На Волчка было страшно смотреть — он лежал как раздавленный и дрожал.

— Не горюй, Волчок, — стал утешать собаку послушник, помогавший перевозить нам вещи. — Дворняги самые умные собаки и болеют меньше породистых псов. Ты хорошая собака и Божия тварь.

Волчок по-прежнему безжизненно лежал в пыли, но дрожать перестал. А послушник стал рассказывать Волчку про святых и животных, как к преподобному Герасиму приходил лев, а к Серафиму Саровскому — медведь.

— А когда юноша Товия отправился в Египет, — вдохновенно повествовал послушник, — то рядом с ним бежал его верный пёс, и хранил их архангел Рафаил. Представляешь, собака и рядом — архангел!

Волчок умильно посмотрел на послушника и приветливо замахал хвостом. А меня вдруг окатила такая горячая волна, что я сказала властно:

— Волчок, внимание — ты МОЯ СОБАКА!

И Волчок вдруг вскочил в машину, по-хозяйски заняв сиденье. О, потом он показал обидчикам, что такое хозяйский пёс! Так рявкнул на кур, что они бросились врассыпную. А потом наподдал коту, и тот с мерзким завыванием взлетел на берёзу. А ещё Волчок стал учиться лаять. Раньше без команды «Голос!» он лаять не смел. Но в соседних дворах деловито брехали собаки, и Волчок вдруг усвоил — надо жить, как все, и отрабатывать свой хлеб. Начал он с подражания. Вот у соседа Вити гулким басом, с ленцой гавкает ротвейлер. И Волчок стал гавкать, как ротвейлер, — тоже басом и тоже с ленцой. А вот у других соседей заливается визгливым лаем крохотная собачка Фрида, подброшенная кем- то в монастырь. Сама Фрида размером с кошку, но злющая, кусачая и не лает, а препротивно визжит. В общем, Волчок устроил нам визгливый концерт «под Фриду». Не пёс, а, право же, попугай.

А ещё Волчок подражал монахам. В первый же день пребывания на новом месте он обнаружил, что на рассвете с первым ударом колокола монахи устремляются в храм, и Волчок побежал за монахами. Монахи вошли в храм, а Волчок уселся напротив храма у бытовки строителей и сидел здесь, как очарованный, до конца литургии. С той поры по утрам Волчка мы дома не видели — бежит к храму впереди монахов, а те смеются:

— Волчок, ты ж без креста. Что на службу спешишь?

А Волчок спозаранку спешил в монастырь и до окончания литургии не возвращался домой. Почему он так делал, не знаю. А может, собаки чувствуют благодать? Во всяком случае, Волчок что-то чувствовал, судя по тому, как по-разному он встречал наших гостей. Вот идут к дому друзья-паломники, и Волчок встречает их жизнерадостным лаем. И он же нежно повизгивает, если в калитку входит монах. Ну а если в гости пришёл батюшка, то Волчок лишь пятится перед ним, постанывая от счастья. Какая радость — батюшка пришёл! Благословение дому сему и Волчку!

Однажды осенью мы собирали грибы в лесу и повстречали приезжего архимандрита, гулявшего здесь с монахами. Архимандрит был одет как монах, в простой подрясник. А Волчок замер при виде архимандрита, потом подполз к нему на брюхе и лизнул туфлю. Архимандрит развеселился:

— Да, теперь лишь от собаки дождёшься почтения, а не от ближнего своего.

Волчок смиренно припал к стопам архимандрита, а тот вдруг грустно сказал:

— В райских садах Адам разговаривал с животными и птицами и понимал их язык. А мы чужие уже природе, и мучается на земле по грехам человека всякая тварь.

Почему-то Волчок почитал монахов, зато прочим случалось претерпевать от него, потому что это был «припадочный» пёс. То есть он так бурно любил всех, что при встрече припадал своими грязными лапами на грудь, норовя лизнуть в щёку и пачкая одежду. Отучить его от этих проявлений нежности было затруднительно, и Волчок усвоил одно — монахам пачкать рясу нельзя. А ещё мне однажды влетело из-за Волчка, и вот почему. В Оптиной восстановили наконец монастырскую ограду, разрушенную в годы гонений. И если раньше собаки вольготно бегали по монастырю, то теперь вход в обитель им был воспрещён. Пришлось не выпускать Волчка за калитку, чтобы не бегал в монастырь. Но хитрый пёс научился перелезать через забор, и обнаружилось это так. Прихожу утром в монастырь, а игумен Досифей ругается: