В части III рассматривается подход некоторых исследователей богословской этики к герменевтической задаче. Я сопоставлю их различные стратегии обращения с Писанием, а затем предложу ряд собственных герменевтических принципов, позволяющих критически оценить нормативные апелляции к Новому Завету.
(Г) Прагматическая задача: прожить текст
Последняя наша задача - прагматическая: воплотить библейские императивы в жизнь христианской общины. Без этого живого воплощения Слова предыдущие размышления обессмысливаются. После всей тщательной экзегетической работы, после вдумчивого размышления о единстве новозаветной Вести, после творческого соотнесения нашего мира с миром Нового Завета остается последний тест. Он-то и покажет, какую ценность имеют затраченные нами богословские усилия. Вот этот тест: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые... по плодам их узнаете их» (Мф 7:18, 20). Цену нашей экзегезе и герменевтике определит их способность приводить людей и общины в правильные отношения с Иисусом Христом, а значит, делать их угодными Богу [22] [22] Фаул и Джоунс предлагают подход к этике, который подчеркивает прагматический аспект библейской этики (Fowl and Jones, 1991).
.
Прагматическая задача, в отличие от герменевтической, легче в теории, чем на практике. Как мы увидим, согласно многим новозаветным текстам не бывает истинного понимания без послушания, и наоборот. Обе задачи можно объединить под заголовком «применение»: герменевтическая задача - это когнитивное/концептуальное применение новозаветного учения к нашей ситуации, а прагматическая задача - это реализованное (enacted) применение новозаветного учения к нашей ситуации.
Прожить Новый Завет можно только в общине. В книге это невозможно. Однако в наших силах указать, как интерпретации и предложения, изложенные здесь, могут претвориться в действия. Последняя часть книги содержит некоторые конкретные суждения о том, как Новый Завет может помочь Церкви конца XX века решить актуальные нравственные проблемы - проблемы насилия, разводов, гомосексуализма, расизма и абортов. Читатели увидят, как моя точка зрения по этим спорным вопросам вытекает из моей интерпретации новозаветных текстов и предпринятых ранее методологических решений.
Любое решение структурировать обсуждение новозаветной этики иным, чем избранным мной, способом, принесет и плюсы, и минусы. Очевидно, что мой подход вызовет серьезные нарекания со стороны людей самых разных взглядов. Поэтому, прежде чем приступать к анализу, мне хотелось бы остановиться на некоторых возможных возражениях против моего рабочего метода и предварительно дать на них краткий ответ.
Во-первых, некоторые сочтут искусственным разделение задачи на четыре операции. Может, я создаю иллюзию, что экзегеза - объективная наука, а герменевтическую проблематику можно отложить до более позднего этапа интерпретации? Конечно, на практике эти четыре задачи пересекаются. Описание и синтез не получится полностью отделить от герменевтической деятельности. Кроме того, если мы правы в своих предыдущих суждениях о воплощении Слова, практическое осуществление нами указаний Библии окажет серьезнейшее влияние на интерпретацию. Поэтому нельзя полагать, что эти четыре задачи - просто последовательные шаги; когда Писание используется в церкви, то, как и при проповеди, интерпретатор их объединяет. Однако в аналитических целях избранное нами деление полезно. Такой эвристический шаг помогает нам систематически пересматривать суждения и использование Нового Завета.
Более радикальный вариант этого возражения могут высказать интерпретаторы, находящиеся под влиянием постмодернистской герменевтики: дескать, не существует «текста», внешнего по отношению к традициям и нормам интерпретации, принятым среди тех или иных групп читателей [23] [23] Hauerwas 1993; cf. Cartwright 1988.
. Развернутую критику я предложу далее, в анализе трудов Стэнли Хауэрваса (раздел 12.4), а пока ограничусь следующим замечанием: последовательное развитие этой мысли противоречит не только подлинной функции Писания в богословском дискурсе классического христианства, но и всеобщей человеческой убежденности в том, что тексты обладают ограниченным диапазоном смысла [24] [24] Если бы тексты не обладали ограниченным диапазоном смысла, упорядоченный социальный дискурс был бы невозможным. Например, дорожный знак STOP не допускает бесконечного числа толкований.
. Да, всем толкованиям сопутствуют свой культурный контекст и своя традиция. Однако это не означает, что текста не существует или что текст не обладает властью рождать или ограничивать интерпретации. Исторически Церковь смотрела на Писание как на Слов о extra nos, голос, способный корректировать и критиковать традицию. Именно такой подход к Писанию был основополагающим для Реформации. Отказ от него влечет за собой далеко идущие богословские последствия. Между тем люди, глубоко погруженные в Писание, часто свидетельствуют: они слышат, как текст им говорит вещи, которых они не знали и не ждали, к которым их не подготовила их церковная традиция, которых они, быть может, слышать и не хотят. Как относиться к такому опыту? Как к самообману? Или к ощущению силы Слова Божьего? Или существует более скромное и основанное на здравом смысле объяснение: тексты имеют определенный диапазон семантических возможностей, и можно провести четкую грань между миром сигнификации текста и его интерпретацией в традиции? В данной книге я принимаю последнюю из упомянутых возможностей. Традиция глубоко влияет на наше прочтение, но между традицией и текстом сохраняется постоянное творческое напряжение. У Писания есть собственный голос, и долг добросовестного интерпретатора - прислушиваться к этому голосу, осмысливая его как с помощью его собственной традиции, так и без нее.
Читать дальше