Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Бодхисаттва сказал:

«Какая же судьба иная, как не кухня, того постигнет, кто попался в сети? И как она могла б привлечь тебя, свободную и здравомыслящую птицу?!

Какую ж пользу видишь ты для самого себя, иль для меня, иль для родных всех остальных в совместной нашей смерти?

Где же тут польза? Я её не вижу, как в темноте неровное от ровного не отличить. В подобном положении жизнь отдавая, какую цель имеешь ты в виду?»

Сумукха сказал:

«О, как же ты, прекраснейший из лебедей, в святом законе пользы сам не видишь? Закон ведь, почитаемый как должно, приносит пользу наивысшую всем людям!

Я вижу и закон, и пользу, что вытекает из закона. С тобой, высокий повелитель, любовью связанный, сам не стремлюсь я к жизни!»

Бодхисаттва сказал:

«Поистине, закон то добродетельных, что друг в несчастии не должен друга покидать; и, для спасенья жизни закон сей помня,

Почтил и ты святой закон, любовь ко мне ты проявил; теперь мою последнюю исполни просьбу: уйди — на то даю тебе соизволенье!

Теперь, когда подобное случилось, что наши други-лебеди меня лишились, тобой, о мудростию одарённый, да будет же восполнена утрата!»

Меж тем как от любви взаимной они друг с другом говорили так, нишадец показался, как будто воплощенье смерти к ним явилось.

И оба дивных лебедя, увидев приближающегося нишадца, замолчали. А он, увидев, что лебединая стая улетела, подумал: «Должно быть, кто-нибудь попался там» — и, обходя одно за другим места, где были расставлены сети, увидел тех чудных лебедей. Глубоко поражённый их видом и красотою, он, думая, что оба они пойманы, стал поднимать сети. И, увидев, что один пойман, а другой, не пойманный и совершенно здоровый, сидит возле него, он ещё более изумился в сердце своём и, приблизившись к Сумукхе, обратился к нему:

«Ну, эта птица сетью крепкой лишена свободы двигаться, и в воздух потому она не поднялась, когда я к ней стал подходить.

Но ты ж не пойман и здоров, твоя из перьев колесница ведь готова, ты силён, так почему, хотя я подошёл так близко, ты не взлетел поспешно в небеса?»

То услышав, Сумукха, ясно разделяя слоги и слова, мужественным голосом, исполненным твёрдости и выражавшим его природу, так обратился к нему на человеческом языке:

«Тому причиною, что, силу и возможность не утратив, не ухожу я, то, что птица эта здесь на муку в сеть попалась.

Е ты сетью крепкой за ногу поймал; я добродетелями к сердцу этой птицы привязан крепче всех сетей».

И сердце нишадца исполнилось величайшего изумления, от которого у него даже зашевелились волоски на всем теле, и он снова обратился к Сумукхе:

«Другие лебеди, меня страшась, ведь в небеса взвились, его оставив, но ты его не покидаешь. Кто ж эта птица для тебя?»

Сумукха сказал: «То государь мой, жизни равный друг и счастия податель, и он в несчастии находится; я не могу его покинуть, хотя бы для спасенья своей жизни!»

И Сумукха, увидев, что сердце нишадца склонилось к изумлению и умилению, снова обратился к нему:

«О, если бы беседа наша, мой друг, могла иметь исход счастливый! О, если б ты, нас отпустив, сегодня тем святую славу приобрёл!»

Нишадец сказал: «Я не желаю ала тебе, и ты не пойман мной, так улетай, куда ты хочешь сам; смотри ты на родных, порадуй их!»

Сумукха сказал: «О, если зла ты не желаешь мне, тогда мою исполни просьбу, и если ты одной лишь птицей удовлетвориться можешь, то отпусти его, возьми меня!

По росту и величине мы схожи, а также и по возрасту равны; возьми меня, как выкуп за него; своей награды ты не потеряешь!

Поэтому ты рассуди, как должно, и жадность да родится в твоей душе ко мне! Меня сперва свяжи ты, а потом владыку птиц освободи!

Такой же будет и твоя награда, и просьбу ты мою исполнишь; а стае лебедей то радость будет, и их приязнь приобретёшь ты.

Тогда увидят пусть обрадованные стаи лебедей их предводителя, тобой освобождённого, сияющего в чистом небе, как повелитель звёзд, отпущенный владыкой дайтьев».

И нишадец, хотя его сердце очерствело от постоянного проявления жестокости, был поражён в самое сердце этими его словами, свидетельствовавшими о пренебрежении к жизни, сиявшими любовью к господину, сильными своей высокой благородностью, украшенными твёрдостью и приятностью. Проникнутый изумлением и глубоким почтением, он, почтительно сложив свои руки, сказал Сумукхе:

«Хорошо, хорошо, о высокоблаженный!

И для людей и для богов такая добродетель чудо, которую ты проявил сейчас, для господина жизнью жертвуя!