Савва - Духовные упражнения

— Вы что — священник?

— Что меня выдало? — отшутился я.

Однако жить и действовать в таком экзотическом образе далеко не шутка. Быть священником или, ради точности, являться священником — это сильнейшее эмоциональное напряжение, поэтому я с пониманием отношусь к батюшкам, которые вне храма носят обычную светскую одежду. Человеку естественно стремиться смешаться с толпой, быть своим среди людей, не выделяться. Замечательный Джонни Депп как-то сказал, что для него свобода — это прежде всего анонимность. Очень трудно быть круглые сутки при исполнении, не всякому это под силу, поэтому большинство священников ищут отраду и отдых в анонимности, принимают ее как благословение, и никто не смеет порицать их за это. Потому что жизнь в подряснике — настоящее испытание.

В первый год своего священства я решил всегда быть в своей монашеской одежде. Во-первых, так честнее, ведь я — священник и монах, как же я еще должен одеваться? Во-вторых, мне было просто лень переодеваться и к тому же покупать, примерять и где-то хранить светский гардероб, поэтому свою верность подряснику я не принимаю как подвиг. Честно говоря, так было проще, естественнее, натуральней.

Духовник говорил, что мои походы в город в монашеских одеждах есть форма проповеди. Белоруссия в годы советской власти поставила себе целью стать самой атеистической республикой и, похоже, добилась впечатляющих успехов, по крайней мере, в своей восточной части. Можно было бы написать обстоятельное научное исследование на основе моего опыта хождения по городу. Реплики, взгляды, мимика, жесты, неожиданные разговоры и, если не самое главное, мои личные эмоции — это живая и пестрая картина, в которой отражаются все противоречия, пронизывающие диалог Церкви и общества. Мой скромный подрясник, словно реактив, выявлял градус напряженности этих отношений, скрытых тенденций, накопленных претензий, удобных стереотипов, уютно устроившихся по ту и другую сторону.

Идем с моим другом по рынку. Он тоже священник, полноват, страдает диабетом и, как и я, всегда ходит в подряснике. Ему тяжелее, чем мне: почти на каждой такой прогулке он слышит комментарии по поводу лишнего веса.

— Попы жиреют на народном горе!

— Поститься, батюшка, не пробовали?

— Это на копейки старушек такое пузо отъел? Мой приятель, человек невероятной кротости, как-то не выдержал:

— Да, разжирел! Тебя объел!

И тут же вызвал восхищение самих критиков. Душа народа — загадка!

Можно все это списать на обычное хамство. Но это не так. Рядовому человеку ты не станешь задавать вопрос:

— А почему это вы такой толстый? Потрудитесь объясниться! Общество взволновано и требует немедленного ответа!

Или так:

— Какая у вас зарплата? А за прошлый месяц? Вот этот автомобиль на какие средства куплен?

Обратиться с такими вопросами к незнакомому священнику не считается хамством. Почему? К таким вещам я отношусь с юмором и не собираюсь обижаться или давить на жалость. У меня исключительно научный интерес: как так получается, что верующие, в большинстве своем очень хорошие люди, не могут найти общий язык со своими светскими визави, которые чаще всего тоже очень хорошие люди?

Христиане — народ, склонный к самокопанию. Мы приучены сразу искать свою вину. Поэтому так много разговоров о свирепых старухах и невежественных священниках, о строгих монашках и неповоротливости нашей церковной бюрократии. И мы с жадностью ищем знаменитостей, принявших христианство, собираем целые каталоги высказываний известных людей — вот и этот актер нас похвалил, вот и эта писательница, смотрите, как тепло отозвалась о Церкви!

Меня глубоко оскорбляет это нелепое попрошайничество! Словно целое общество замечательных людей вдруг поразил некий «холопский ген», комплекс старухи-приживалки!

Каждый день выходить в город в подряснике — это испытание. Нервное занятие. Люди бессознательно указывают тебе на твою неуместность. Не потому что они плохие, просто общество стало слишком секулярным, и серьезное отношение к религии принимается как опасное чудачество. Человек верующий вынужден тратить значительную часть своих сил на сопротивление этому глухому давлению отчуждения. Другими словами, просто быть верующим в наше время требует огромной затраты сил. Это можно сравнить с теми эмоциональными затратами, которые уходят, скажем, у начинающего писателя или музыканта на преодоление сопротивления со стороны близких и родных, которые стройным хором смеются над его увлечением, стыдят, призывают быть как все и «тупо зарабатывать деньги».