Монах Салафиил (Филипьев): Тайна Афонской пустыни. Дневник пустынножителя

В дорогу я умышленно взял только «Откровенные рассказы странника...». В момент рассеянности или переутомления от молитвы, читал несколько страниц книги, и это вновь вдохновляло и возводило душу в молитвенное состояние. По такому же принципу, как посоветовал один отец, можно во время ночного правила молитвы Иисусовой, когда становится тяжело, немного читать отцов-исихастов, что ободряет и помогает трезвенно и ревностно продолжать Иисусово делание.

Таков итог. Есть желание, аще Бог даст, периодически повторять такую «молитву с погружением», чтобы навык в ней укреплялся.

Но и меньшее делание Иисусовой молитвы, изо дня в день, для меня, как живая вода, орошающая пожухлое поле моей грешной души.

Из святогорских разговоров:

~ «Один современный старец говорил, что не нужно стирать и штопать свои носки. Нужно их носить, пока не развалятся. Лучше использовать время на более важные духовные дела».

~ Некий отец из рафаиловцев сказал: «Когда мы жили в кавказской пустыне, то, если вынужденно спускались в мир, старались быстрее подниматься обратно, потому что внизу не могли держать привычное ночное чёточное правило, сбивались и впадали в расслабление. Возвращались в пустыню, и всё налаживалось».

~ «Чем больше тебя окружает вещей, тем усугубляется мысленная брань. Потому что каждая вещь несёт в себе минимум один помысел — о себе самой, а максимум — до бесконечности...

По-настоящему ты в пустыне тогда, когда ты не мечтаешь. А ты попробуй не мечтать! Только молитвой Иисусовой жить и дышать. И даже умирая, хранить её из последних сил до конца».

11:40

Только утром закончился дождь. Лил сутки.

В ночь с 20-го на 21-е в келлии Рождества Пресвятой Богородицы молились под вспышки далёких молний. Собралось много братии поздравить Матушку Божию с днём рождения. Ранним утром после литургии отец Силуан угощал нас в честь престольного праздника храма. В обратный путь мы отправились ещё затемно.

У себя в келье я лёг отдыхать, а проснулся под беспрерывное рокотание грома и дробь дождя по крыше. К вечеру замёрз, первый раз в этом отопительном сезоне разжёг печку. Стало уютно. Вспомнились прошлые осень и зима... Много светло-покаянных часов одиночества и молитвы подарили они мне. Вспоминаю, подкатывает ком к горлу.

Из-за ливня и непрекращавшейся грозы я не пошёл к братии в Ипатьевскую келлию на праздничную трапезу. Почему-то взгрустнулось. Какое-то отрешённое состояние и не молитвенное... А ведь всё хорошо: я жив, ещё не в аду, могу каяться, молиться и благодарить Бога. Это много!

Господи, да будет воля Твоя.

А между тем, святые отцы зовут! Авва Моисей свидетельствует: «Безмолвие рождает подвиг, а подвиг рождает плач, плач — страх, страх — смирение, смирение — прозрение, прозрение — любовь, любовь же делает душу здравою и бесстрастною, и тогда человек познаёт, что он недалёк от Бога» («Откровенные рассказы странника духовному своему отцу»).

10:00

Правы отцы: что бы ни случилось в течение дня, как вспомнишь о бывшей этой ночью молитве, так душа обрадуется и утешится. Ночная молитва Иисусова — молитва утешительница.

Но сколько борьбы со сном и с собой, сколько мук пробуждения среди ночи, какие обрубающие надежду помыслы предшествуют этой молитве.

И какая лёгкость приходит потом в процессе молитвы, а уж в итоге правила — веселится дух человека о Боге Спасителе своём!

Наступление осени, даже по греческим мягким меркам, требует подготовки к дождям, ветрам и холодам. Вновь залатанная и заклеенная келья моя в целом благополучно прошла испытание ливнем и ураганным ветром. Дождь намыл мне на терраску чернозём, который я собрал и высыпал в промоины бизюли.

Сегодня предстоит почистить тайную тропу, идущую от меня вверх: срезать поднявшийся кустарник, а то он собирает множество капель дождя и потом щедро делится ими с идущим по тропе (то есть со мной). Также нужно укрепить печную трубу. Но теперь всё это мне знакомо и потому просто. Это в первый раз, год назад, всё было неизведанно и внушало опасения.

Допиваю кофе и пошёл по тропе.

20:27

Для монаха (то есть уединенника), старающегося идти путём исихазма, рукоделие писательства — очень неподходящее и трудное. Впрочем, не рукоделие нужно винить, а себя: даже при самом незатейливом рукоделии можно относиться к нему с пристрастием, тщеславиться и рассеиваться.