Михаил Скабалланович - Толковый Типикон. Часть I

{с. 8}

Так как наш богослужебный устав имеет своею задачею приспособление церковных служб к священным воспоминаниям дня, то составление его, — конечно, мысленное на первых порах, а не письменное, — должно было начаться с самого возникновения в христианстве священных памятей. Появление же первых священных памятей относится еще к апостольскому времени, когда несомненно существовало уже богослужебное чествование по крайней мере воскресного дня. Итак, не будет преувеличением сказать, что первые строки нашего церковного устава, излагающие именно чин воскресного богослужения, задуманы самими св. апостолами. Неудивительно, поэтому, что старые русские книжники называли Типикон боговдохновенною книгою. [ 1]. Он начат составлением в те времена, когда в христианстве была высота духовной жизни, делавшая возможным появление боговдохновенных писаний.

Начавшееся в апостольский век образование нашего богослужения закончилось, можно сказать, только к XVI веку, когда устав его получил вполне нынешний свой вид. И конечно, цену этого устава не может ронять то обстоятельство, что на творение его потребовалось полтора тысячелетия. Скорее наоборот. Благодаря такому длинному периоду развития нашего богослужебного устава, в развитии этом могла принимать участие церковь разных эпох, а каждая из этих эпох имела свою силу и красоту и отразила их на нашем многовековом Типиконе. И не только церковь разных времен создавала нынешний устав, но и церковь разных местностей и стран; следовательно, выработала его церковь, не только Апостольская — но Соборная {с. 9} как по месту, так и по времени. Со страниц устава и веет умилительным духом древней церковной жизни то благочестивого Константинополя, то подвижнического Египта и Фиваиды. Если же принять во внимание множество ветхозаветного материала, привзошедшего в наше богослужение, то в минуты последнего мы духовно переживаем и священную библейскую древность, «ходим единомышлением» в церкви патриархов и пророков.

Будучи соборным творением церкви, богослужебный устав, однако, разрабатывался по преимуществу лишь достойнейшими сынами ее. Непосредственными авторами его были люди, не имевшие другой жизни, кроме молитвы и поста, которым сладость «богослужения» позволяла принимать пищу раз в 5 дней и спать не иначе, как стоя или сидя, доканчивавшие свои всенощные бдения в подожженных запертых снаружи язычниками храмах, люди, мученическая кровь которых смешивалась иногда с евхаристическою Кровью. Страницы составлявшегося ими устава не могли не оказаться политыми слезами умиления и богожертвенною кровью исповедничества, которые не могут не чувствоваться оттуда и не сообщать книге духа особенной святости и чистоты. В этом и тайна глубокого действия на душу православного богослужения, что участвующий в нем воспринимает влияние церкви всех времен в лице лучших ее сил и живет жизнью всей церкви, и это влияние исходит не только от поэзии и музыки богослужения, но и от самой архитектоники его, от этих 40-кратных «Господи помилуй», безмолвных поклонов, вторгающихся долгой паузой в пение и чтение, от антифонного способа пения, и т. п. Типикон и занимается собственно архитектоникой и эстетикой богослужения. В частности из ряда подвижников ныне действующий устав усваивает свое составление св. Савве, точнее — «яже во Иерусалиме святей лавре преподобнаго и богоноснаго отца нашего Саввы». Это обитель неподалеку от Иерусалима в суровой иудейской пустыне, основанная в V в. св. Саввою Освященным. Какая доля участия принадлежит этому преподобному в выработке нынешнего устава, решить при теперешнем состоянии научных источников еще нельзя. Но во всяком случае родиной нынешнего устава является Палестина и ее постническими подвигами возделанные пустыни. Создатели нашего церковного устава были, следовательно, воспитанием той пустыни, которая воспитала Илию и Иоанна Крестителя и подготовила самого Спасителя к Его общественному служению. Здесь самый воздух был насыщен священными воспоминаниями. Вблизи были величайшие святыни христианского мира — Иерусалим с гробом Господним и храмом Воскресения, где молитва сама собою становилась горячее и где, по свидетельству одной западной путешественницы IV в. (Сильвии Аквитанской), когда читались Евангелия Страстей, «весь народ поднимал такой крик и стон, что не было никого, кто не был бы тронут до слез в этот час» [ 2].