Амброджо Донини - У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)

В древние времена и в значительной части в средние века голос оппозиции всесилию правящих классов, почти всегда созвучный религиозным мотивам, подавлялся и, чтобы как-то звучать, бывал приневолен к разного рода хитростям и притворству: анонимату, приписыванию мифическим или стоящим вне подозрений персонажам, которых признавали господствующие силы, авторства различных произведений. Так было с «Сивиллой Эритрейской», которую бедняки Израиля в конце концов признали прямой родственницей Ноя, а римляне связали с «Сивиллой Кумской» из «Четвертой эклоги» Виргилия. И все же эта форма протеста, проявившаяся в целом потоке видений, пророчеств, прорицаний космических и социальных катастроф, в которых более или менее открыто предвещался конец старой эпохи и господствовавших в ней классов и провозглашалось пришествие «новой эры», достигла такого размаха, что захватила представителей наиболее утонченной культуры в среде самих властвующих классов, как и случилось с Виргилием.

Согласно Овидию, Сивилла должна была отводить героев в преисподнюю и выводить их оттуда через тысячу лет в Елисейские Поля, к блаженству. Но в эклоге Виргилия мы находим нечто иное и весьма отличное от образа, описанного Овидием: пророчество «пришествия с неба некоего нового порождения» и восстановления мира между людьми и подавленной свободой. Это была мечта порабощенных рабовладельческой экономикой масс. Голос протеста масс, переживших неудачу вооруженных восстаний, звучал не только в земле иудеев, но и на всех наиболее обездоленных окраинах греко-римского мира, от Сицилии до Малой Азии, от Северной Африки до Боспорского царства (нынешние территории Приазовья, Крыма и Северного Кавказа), от Галлии до областей, оспаривавшихся римлянами у аборигенов Месопотамии и Сирии, где зародится со временем миф о «воскресшем Нероне», который заставит империю рассчитаться за все совершенные ею злодеяния.

Отсюда также идет представление о «тысячелетнем царстве» — эпохе счастливого изобилия и справедливости для бедных, которая не имеет ничего общего с пресловутой боязнью конца света на пороге тысячного года, изобретенного романтической школой. Согласно 89-му псалму Библии, пред очами господа «тысяча лет, как день вчерашний», и поскольку творение продолжалось семь дней, жизнь мира должна продлиться неделю тысячелетий, а день седьмой будет «субботой великого отдыха», «тысячелетним царством». Восьмой день, «день вечности», начнется вслед за ним. Персидское учение о хазаре, или царстве, длящемся тысячу лет, которое должно было подготовить пришествие царства Ормузда (Ахура Мазда), доброго бога зороастровского дуализма, без сомнения способствовало укреплению доверия к этому благому иудео-христианскому фантазерству.

К оппозиционной литературе, которая может рассматриваться как подлинная предыстория всего христианского движения, в первую очередь относятся апокалиптические тексты, приписанные легендарным библейским персонажам или вообще иудейскому миру, замысленные и составленные на еврейском или арамейском языке, почти неизменно утраченные на языке оригинала и известные в позднейших переводах на греческий и латинский и сохранившиеся на многих других языках, в среде народов, чувствовавших потребность в пламенном слове обличения несправедливости и в вере в явление «новых небес и новых земель», которое обещало впоследствии христианство.

К этим текстам мы и должны прежде всего обратиться, чтобы лучше понять духовные и социальные мотивы авторов наиболее древних из них, вдохновлявшихся уже несомненно христианскими настроениями. Первый из них — Апокалипсис, включенный в новозаветный канон и приписанный одному из многих Иоаннов, которыми так богата история ранней церкви. Исполненный трепета солидарности со всеми «униженными и оскорбленными» того времени, сплоченными ненавистью к Риму, Апокалипсис (Откровение Иоанна) представляет собой непревзойденной ценности документ при условии его прочтения как главного свидетельства веры в неминуемую победу «праведных», устремленных к новой жизни в мире, отторгнутом у сатаны, иначе говоря, у императорского Рима, а не как примитивное преддверие учения о «последних событиях», о «преставлении» в тривиальной католической эсхатологии (учении о смерти, страшном суде, аде и рае).

Апокалипсис — это идеологический эквивалент мистической литературы греко-римского мира в религиях мистерий, культов страстей, смерти и воскресения бесчисленных божественных или полубожественных спасителей (Диониса, Орфея, Деметры, Осириса, Адониса, Аттиса и Митры) и особенно тех папирусов и золотых пластинок, которым были вверены чаяния на земное блаженство и бессмертие на небесах для людей, отлученных и в земной, и в загробной жизни от всех благодеяний официального культа, являвшегося не чем иным, как переводом в религиозные термины человеческих представлений об экономическом, политическом и культурном господстве.