Ханс Бальтазар: Сердце мира

Но Слово явилось свыше. Оно явилось из полноты Отца. В Нем не было стремления, ибо Оно Само было полнотою. В Нем был свет, в Нем была жизнь, в Нем была любовь без страсти — любовь, милосердная к пустоте, решившаяся заполнить собою бездну. Но сущность пустоты состояла в стремлении самой пустоты достичь наполненности: это была ненасытная пустота — пасть, ощерившаяся зубами. Свет проник во тьму, но у тьмы не было глаз для света — у нее был лишь ненасытный зев. Свет пришел для просветления тех, что сидели во тьме смертной, и это означало, что они должны были познать излияние света и сами превратиться в струящийся свет. Это означало бы смерть стремления и воскресение его в любви.

Человек устремляется вверх, Слово же устремляется вниз. Так происходит их встреча — на полпути, в середине, в точке Посредника. Но Слово и человек пересекаются друг с другом, как скрещиваются друг с другом мечи — воли их противоположны. Ибо отношения Бога и человека — не то, что отношения мужчины и

женщины: Бог и человек не дополняют друг друга. Мы не можем сказать: Богу нужна пустота, чтобы явить Свою полноту — подобно тому, как человеку нужна полнота, чтобы пустота его была насыщена. Мы не можем сказать: Бог нисходит, чтобы человек взошел. Если бы речь здесь шла о некоем взаимообмене, то человек, поглощенный Божьей любовью, использовал бы ее как пищу, во утоление своих ненасытных стремлений, воля его к власти одолела бы волю Божью, а лишенное дыхания Слово не одолело бы тьму. И достигнутое человеком было бы хуже исходного, ибо в порочный круг его собственного «я» он вовлек бы не только себе подобных, но и Самого Творца, уготовав Тому роль движущей силы своей эгоистической страсти.

Но если встреча все же произойдет, какой путь должен быть избран? Тьма должна просветиться, слепое стремление должно претвориться в зрячую любовь, слишком разумная воля обладать и развиваться должна просветлеть, став неразумной мудростью саморасточения. Вместо размеренного, минующего Слово восхождения к Отцу следует избрать другую перспективу — вместе со Словом идти в ином направлении, спускаясь по ступеням, неуклонно ведущим вниз, спускаясь, чтобы обрести Бога по дороге к миру, и не искать никакого иного пути, кроме пути Слова, идущего к Отцу. Ибо искупительна лишь любовь, а что такое любовь, известно Богу, ибо Бог есть любовь. Не может быть двух разновидностей любви. Помимо Божьей, никакой иной, никакой человеческой любви. Есть лишь любовь, установленная Богом и возвещенная Словом Его: любовь нисхождения вниз, любовь излияния в пустоту, и в этом сила и правда, данная Им всякой любви.

Но как постичь все это человеку? Его стремление и жажда, тяга всей его природы издревле отвердели в грехе, болезнь его воли, подобно раковой опухоли, разъела его душевную ткань. Бог одарил его сердце богатством, но оно, это сердце, колотится, снедаемое страстями, и само ввергает себя в отчаяние, а каждая попытка вырваться наружу из внутреннего плена обращает его в новое, еще более тяжелое рабство. Покорный принуждению, начинает человек обожествлять свою неволю и пытается крепостными рвами и стенами укрепить твердыню своего «я». Тот, кто пытается объявить войну этому «я», должен быть начеку: приступ за приступом он будет прорываться к цели, и если даже прорвется через подъемный мост, если замок уже будет пылать в огне, и лишь последняя башня будет еще сопротивляться, человек не сдастся, пока не будет взломана последняя дверь, не будет выпущена последняя стрела, а руки не онемеют в последней — не на жизнь, а на смерть — рукопашной схватке.

Но Слово явилось в мир. Оно пришло к своим, но свои его не приняли. Оно просветило тьму, но мрак уклонился от Него. И Откровение любви решилось принять бой не на жизнь, но на смерть. Бог пришел в мир, но явление Его было встречено стеной, что ощерилась копьями и щитами. Капля за каплей начала источаться Его благодать, но мир сделался скользким и непроницаемым, и благодатные капли растеклись. Мир был замкнут герметически. Замкнутый круг совершало кровообращение человеческой жизни, восходя вверх из человеческого лона и нисходя в него же. Замкнутым было человеческое сообщество, закрывшееся в своей самоудовлетворенности: всякое стремление выйти за его границы наталкивалось на эти же самые границы. Замкнутой была религия, заключенная в круг обрядов и ритуалов, молитв и жертвоприношений, даров человека Божеству и ответных воздаяний от Него — религия, доставшаяся в наследство от предков и недоступная прикосновениям нечестивых. Мир был закрыт, мир был отгорожен от Бога со всех сторон, и взоры его были обращены вовсе не наружу, но вовнутрь, а то, что было внутри, было подобно зеркальному залу, где конечное представляется себе прорвавшимся в необозримые дали, видится себе бесконечным и наделенным Божественной самодостаточностью. Лишь тогда обращалось наружу жерло мира, когда было готово поглотить того, кто осмеливался к нему приблизиться.