Иларион Алфеев: В каждой музыке — Бах...

О лютеранстве Баха и его времени можно было бы сказать многое, но главное, мне кажется, заключается в следующем. Многие современные православные и католики привыкли думать о себе как носителях церковной Традиции (с большой буквы), а о лютеранах и прочих протестантах как о представителях либерального, облегченного, полуцерковного христианства. В эпоху Баха дело обстояло совсем не так. Лютеранство исторически возникло как реакция на те недостатки средневековой Католической Церкви, которые воспринимались как искажение первоначальной чистоты, строгости и ясности христианской веры и церковной практики. Главным стремлением лютеран было возвратить христианство к тому, что они считали изначальной Традицией, восходящей к первым векам христианства. По многим причинам сделать это им не удалось. Но была огромная тяга к традиционному христианству, к истинному христианству, к тому христианству, которое, как считал Лютер и его последователи, было утрачено в средневековом католичестве. И лютеране создали свою Традицию, которой строго придерживались на протяжении нескольких веков.

Один известный современный богослов, на склоне лет обратившийся из лютеранства в Православие, в своей книге «Бах как богослов» высказал мнение о том, что, если бы все поэтические сочинения Лютера были почему-либо сегодня утрачены, их без труда можно было бы восстановить по баховским партитурам [ 9 [9] Pelikan, J. Bach among the Theologians. Philadelphia, 1986. ]. Действительно, Бах положил на музыку большинство церковных гимнов Лютера. Именно эти гимны легли в основу той церковной традиции, которую с таким усердием созидали лютеране времен Баха. И сам Бах был частью этого созидательного процесса.

Во времена Баха мир уже начал двигаться к той пропасти революционного хаоса, который в период с конца XVIII по начало XX века охватит всю Европу. Младшим современником Баха был Вольтер, гуманист и деист, провозвестник идей «Просвещения». Сорок лет спустя после смерти Баха грянула французская революция, ставшая первой в ряду кровавых переворотов, совершенных во имя «прав человека» и унесших миллионы человеческих жизней. И все это делалось ради человека, вновь, как и в дохристианские, языческие времена провозглашенного «мерой всех вещей». А о Боге как Творце и Господине вселенной стали забывать. В век революций люди повторили ошибки своих древних предков и начали возводить вавилонские башни — одну за другой. А они — одна за другой — падали и погребали своих строителей под своими обломками.

Бах жил вне этого процесса, потому что вся его жизнь протекала в ином измерении. Она была подчинена не мирскому, а церковному календарю. К каждому воскресенью Бах должен был написать «свежую» кантату, к Страстной седмице писал «Страсти» — по Матфею или по Иоанну; к Пасхе писал «Пасхальную ораторию», к Рождеству — «Рождественскую». Именно этим ритмом церковных праздников, ритмом священных памятей определялся весь строй его жизни. Культура его времени все дальше отходила от культа, а он все глубже уходил в глубины культа, в глубины молитвенного созерцания. Мир все быстрее гуманизировался и дехристианизировался, философы изощрялись в изобретении теорий, которые должны были осчастливить человечество, а Бах воспевал Богу песнь из глубин сердца.

На пороге XXI века мы ясно видим: никакие потрясения не смогли поколебать любовь человечества к Баху, как не могут они поколебать любви души человеческой к Богу. Музыка Баха продолжает оставаться той скалой, о которую разбиваются все волны «житейского моря».

[1] Швейцер, А. Иоганн Себастьян Бах. М., 1965. С. 121.

[2] Швейцер. С. 122.

[3] Швейцер. С. 315.

[4] Швейцер. С. 169-170.

[5] Швейцер. С. 171.

[6] Швейцер. С. 177.

[7] Швейцер. С. 114.

[8] Швейцер. С. 114.

[9] Pelikan, J. Bach among the Theologians. Philadelphia, 1986.