Карлхайнц Дешнер - Криминальная история христианства

Но прежде чем мы рассмотрим новые христианские величества, нужно коротко обернуться к двум первым великим противникам христианства, так как их атаки показывают, насколько рано и проницательно язычники поставили под вопрос поведение отцов церкви, нередко убедительно возражали, доводя его ad absurdum.

Хотя антихристианские труды этих философов были, что понятно почти само собой, уничтожены уже первыми христианскими императорами, но их можно частично реконструировать по трактатам их противников, прежде всего Оригена, который в 248 г написал ответ в книгах, причем влиятельнейший христианский теолог раннего времени явственно затрудняется с возражениями Цельсу, и тем больше, когда аргументы последнего его самого убеждают Ориген, впрочем один из самых уважаемых христиан вообще (стр.147), прибегает при этом к всевозможным уловкам, усекает существенное, замалчивает его совсем, — вопреки повторяемым уверениям в противоположном. Он подсовывает Цельсу, который, конечно, писал тенденциозно, но всегда опирался на факты, свой собственный вымысел и называет его столь часто, сколь можно, путаником первого ранга, хотя его собственная реплика предоставляет «лучший контраргумент» (Геффкен).

«Истинное слово» (Alethes Logos) Цельсия, возникшее в конце II-го века, было первым памфлетом против христианства. Как диатриба платоновской философии, — он большей частью относительно искусен, нюансирован, то трезво доказателен, то ироничен, не окончательно непримирим Его автор показывает себя сведущим в Ветхом Завете, в Евангелиях, хорошо знакомым с развитием христианских общин, автор, о котором лично мы знаем очень мало, но труд которого не показывает его легкомысленным.

Цельс проницательно обнаружил щекотливые места. Например, смесь христианского учения, с одной стороны, из иудаизма, с другой — из элементов стоицизма, платонизма, персидских, египетских учений, мистических верований. Он находит, однако, что «эти вещи лучше всего выражены у греков и без высокомерного шума и деклараций, будто бы они явлены Богом или сыном Бога». Цельс иронизирует по поводу самоуверенности евреев и христиан, их жалких претензий на избранность. «Вначале там Бог, потом сразу мы, им созданные и ему во всем подобные, нам все подчинено, земля, вода, воздух и звезды, по нашей воле все это там и чтобы нам служить». В противоположность этому Цельс сравнивает «род евреев и христиан» со «стаей летучих мышей или с муравьями, которые вышли из своего сооружения, или с лягушками, которые уселись вокруг болота, или с дождевыми червями» и полагает, что человек не имеет никаких существенных преимуществ перед зверем и является частью космоса, чей творец на карту поставил все.

Цельс уже задает себе также вопрос, — для чего, собственно, пришел Бог «К примеру, чтобы познакомиться с положением у людей? Так как он не все знает? Итак, он знает все, но ничего не улучшает». И если Бог пришел, то почему так поздно? И отчего должна быть спасена только часть, однако «весь остальной род человеческий должен сгореть»? Как также полностью разрушенное тело может восстановиться и вернуться в свое первоначальное состояние? «Так как они не знают здесь ничего в ответ, то помогают себе безвкусной уловкой, что для Бога все возможно».

И в нравственном учении Иисуса Цельс, мастер историко-религиозных сравнений, не находит ничего нового. Он утверждает — по праву — о христианской этике, что это учение такое же, как и у других философов, и ни одно еще не удостаивало новым знанием». В доказательство он пространно цитирует известное место из платоновского «Критона», диалога Критона и Сократа, который настойчиво объясняет, что нельзя делать «несправедливости ни при каких обстоятельствах», «даже тогда, когда нам причинена несправедливость», «даже если уже столь много зла» претерпели, «что ни нарушать справедливость, ни воздавать за несправедливость несправедливостью, ни воздавать злом за претерпеваемое зло ни в коем случае не правильно» Цельс даже указывает, что до Платона божественные мужи защищали тот же самый взгляд, вероятно, намек на учение Пифагора.

Со всем религиозно-историческим правом язычник настаивает на том, что в Христе не было ничего необычного рядом с Гераклом, Асклепием, Дионисом и тому подобными, чья жизнь была не меньше благотворна и чудесна, чем его «Или вы думаете, что все рассказанное другими, это выдумка или считается таковой, а рассказанное вами, напротив, ловко и правдоподобно найденная концовка спектакля, а именно, — призыв со столба, когда он прощается, и землетрясение, и тьма?» Умирающее и возрождающееся божество, мифически и исторически, были до Иисуса, и его чудеса тоже были, так сказать, до него засвидетельствованы совместно с кучей других «фокусов» и «проделок мошенников» «Так как те люди могли совершать подобные вещи, то мы должны их тоже считать сынами Бога?». Конечно, тем, «которые хотели быть обманутыми, могли явиться и многие другие, подобные Иисусу».