Амвросий Медиоланский - Творения

Что скажу о любви его к своим подданным или подданных к нему? Когда прежнего, сказал он, не могут заплатить, то могут ли новое понести? За это провинции хвалят Юлиана, но он делал то в совершенном возрасте, а этот в начале юности. Юлиан многое найдя, истощил все, этот же ничего не получив, изобиловал всем.

Будучи на другой стороне Альпийских гор, когда услышал, что варвары приблизились к границам Италии и, опасаясь, чтобы чуждый неприятель не напал на государство, спешил вернуться, взяв на себя нашу опасность и оставив покой.

Все это у меня общее с другими, а особенно то, что он часто вспоминал обо мне отсутствующем и больше всего стремился принять от меня священные таинства. И когда пронесся слух в Виенне, будто бы я поехал туда звать его в Италию, как он радовался, и поздравлял себя, когда узнал, что я по его желанию присутствовать буду! Задержка моя казалось ему долгой, и о, когда бы о пришествии его самого ни единый вестник прежде не уведомлял!

Уже градоначальнику и другим почтенным людям обещал я ехать, представляя, что хотя по скромности я не могу вмешиваться в посторонние дела, однако помышлять о спокойствии Италии и помогать в нуждах не премину. Это было уже решено, как наутро было получено письмо об учреждении квартир, как привезены украшения царские и другие многие вещи, которые говорили о прибытии императора. По этой причине отменено было посольство.

Обвинял я себя в том, что ты ожидал моего присутствия, но я не исполнил твоего желания; ах, если бы я был виновен в том перед тобой еще живым! Не стал бы я взыскивать, что не слыхал бы тогда о твоих бедствиях, не получал бы писем, не смог бы поехать к тебе навстречу на своих животных, хотя бы и отправился в путь. Но пока я, будучи уверен в прощении, медлил, получил я другое письмо, чтобы я немедленно поспешил, ибо хотел ты меня иметь порукой за себя у твоего вельможи. И тогда медлил ли я? Даже до такой степени, что для того, чтобы ускорить свой приезд, не считал я причиной моего путешествия собор галльских епископов, из–за разногласий которых я часто отказывался, но предполагал, что это нужно для крещения твоего.

При самом выезде мог я увидеть знаки происшедшего уже, но из–за поспешности ничего не приметил. Я уже подъезжал к Альпийским горам, как услышал весть горестную для меня и для всех о смерти императора. Возвратился назад и слезами моими омочил путь. Ехал я по желанию всех, возвращался же со стонами всех, ибо все думали, что лишились не императора, но спасения своего. Сам я сокрушаем был печалью неизреченной о кончине столь великого императора, вожделенного залога моего, который перед смертью так сильно желал меня видеть. Узнал я, какой в нем был жар в те два дня, в которые он еще, жив будучи, послал ко мне письмо. Вечером послан был ко мне гонец, а на третий день поутру спрашивал, отправился ли он, и приехал ли я? Из этого видно, что он думал получить от меня как бы некое спасение.

О если бы я тебя, преизящный юноша, мог еще живого застать! О если бы какое–нибудь промедление задержало тебя до моего пришествия! Не ждал я многого от моих добродетели, разума или мудрости, но попытался бы всеми силами восстановить между тобой и вельможей твоим согласие и дружбу; за твою верность поручился бы и сам, принял бы на мое попечение тех, которых он опасался, и если бы он не согласился, то я бы остался с тобой. Надеялся я, что ты меня сам послушаешь, если другие не послушали бы меня, защищающего твою сторону.

Много имел я, что мог бы получить, теперь же ничего не имею, кроме плача и слез: с каждым днем умножается соболезнование мое о тебе, умножаются воздыхания. Все свидетельствуют о том, как глубоко ты почитал меня, все приписывают твою смерть моему отсутствию. Но я не Илия, не пророк, чтобы мог познавать будущее, но глас вопиющего со стонами, которым могу оплакивать прошедшее. Больше ничего не могу сделать, как только за такую твою ко мне любовь воздавать тебе слезами. Я принял тебя малого, когда ехал послом к неприятелю твоему, обнимал тебя, порученного мне материнскими руками: снова ездил я от тебя послом в Галлию, и эта должность приятна мне была как для поддержания твоего здоровья, так и по причине мира и благочестия, с которыми ты требовал останков брата моего, хотя тогда ты не был еще в безопасности, однако заботился о воздаянии чести погребения брату.

Но возвратимся к пророческому плачу и вникнем в самую сущность болезни. Что, — говорит пророк, — мне сказать тебе, с чем сравнить тебя, дшерь Иерусалима? чему уподобить тебя, чтоб утешить тебя, дева, дшерь Сиона? ибо рана твоя велика, как море; кто может исцелить тебя? (Плач. 2,13). Кто же утешит меня, от кого другие требуют услуги утешения? Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью (Плач. 3,15). Утроба моя! утроба моя! скорблю во глубине сердца моего (Иер. 4,19), по словам пророка, ибо лишился я того, кто был рожден в Евангелии.