Отец Арсений

Начали расспрашивать мужчину: что? где? кто? Отвечает спокойно и, кажется, правдиво. Допрашивали часа два, не только его, но и женщину. Мужчина оказался священником, звали Петром, жену – Ольгой. Закончили разговор, и о. Петр сказал: «Местных партизан всех знаю, ко мне часто заходят то за одним, то за другим, не откажешь. Партизаны и прихожане говорили, советская армия забросила в наш район диверсионную группу. Вы не из нее будете? Немцы всю местность прочесывают, вас ищут». Этим вопросом о. Петр подписал смертный приговор всей семье, он понял: мы – не партизаны.

Прожили два дня, отогрелись, отъелись. В дом Ольга никого не впускала, говоря, что о. Петра нет дома, корову доила, за живностью ухаживала, за ней кто-нибудь из нас с автоматом ходил. Надо было уходить, а перед этим увести семью в лес и расстрелять. Мальчик Сережа привязался ко мне, девочка Женя возилась с радисткой Ирой, которая и сама была почти девочка-подросток. Отец Петр, матушка Ольга и дети часто молились вслух, а о. Петр почти все время молился перед иконами.

Вечером мы уходили; приказали одеться всей семье и сказали – пойдем в лес. Отец Петр и Ольга все поняли, побледнели, о. Петр попросил разрешения причастить семью запасными Дарами. Мы не знали, что такое причастие и Святые Дары, но я разрешил. Подойдя к иконам, все долго молились, потом о. Петр причастил Ольгу, Евгению, Сергея и причастился сам, благословил каждого, в том числе и нас; подойдя к шкафу, достал воду, окропил дом и каждого из нас, обнял своих домочадцев и изменившимся голосом сказал: «Мы готовы к смерти». Он понимал – ни просьбы, ни унижения ничего не изменят. Я посмотрел на своих и увидел: каждый был против расстрела.

Ира тихо сказала: «Командир, может, не надо?» Я промолчал. Лейтенант и младший лейтенант были растеряны, мрачны, никто из них не знал, кому я поручу расстрел. Детей расстреливать до тех пор не приходилось, да и о. Петр и Ольга ни в чем не были виноваты. Все участники нашей группы были неплохие люди; взяты в армию потому, что знали немецкий язык, направлены в дальнюю разведку, никакого отношения к следователям-садистам из НКВД не имели.

Вышли, пошли лесом, прошли километра два до какого-то оврага, приказал остановиться. Расстрел о. Петра, Ольги, детей был не военной акцией, вызванной необходимостью, а самым настоящим убийством ни в чем не повинных людей. И в то же время отпустить их я не мог, потому что любой член нашей группы, согласно приказу, был тогда обязан застрелить меня, а потом семью о. Петра. Видел, что лейтенанты и радистка были против расстрела, возможно, сейчас мы бы договорились, но я не знал, кто из них работал агентом СМЕРШа (расшифровывалось «смерть шпионам», иногда расшифровывали по-другому) и потом донес бы на всех, мы боялись друг друга. Я принял решение: приказал лейтенантам и радистке идти к старым окопам – месту встречи – и ждать меня. Увидел неподдельную радость на их лицах, что не им придется расстреливать, мгновенно повернулись и быстро пошли, боясь, не передумаю ли я. Прижавшись друг к другу, стояли о. Петр, Ольга и дети, громко и отчетливо читая молитвы. Руки Ольги охватили детей, не защищая, а соединяя воедино. Отец Петр медленно поднимал руку, благословляя семью и даже меня. Смотрел я на них, и меня била нервная дрожь. Вера в Бога в этих стоявших передо мной людях превосходила страх смерти; ожидая ее, никто не плакал, не просил о пощаде меня, вершителя их судьбы, – они молились, предав свою жизнь Господу, Его воле.

Я подошел к о. Петру; не замечая меня, он продолжал молиться. Только на лице Ольги промелькнули испуг и мольба. «Отец Петр! По жестоким законам войны я обязан расстрелять всю семью, но не могу, не буду, это – убийство! Идите, но поклянитесь, что не скажете о нашей группе, никто не должен знать, никто!» – «Клятву иерей давать не может, но за себя, Ольгу, Евгению, Сергея обещаю: никто не узнает о том, что вы приходили. Обещаю!» Достал наперсный крест, поцеловал его, приложил к моим губам, сказав: «Благодарю Тебя, Господи, за великую милость, явленную нам, грешным. Пресвятая Богородица, благодарю Тебя! Да святится Имя Твое!» И, обращаясь ко мне, пророчески произнес: «Вы придете к Богу, обретете веру, Церковь. Пройдете трудности, но Господь сохранит Вас», – и поклонился мне. Подошла Ольга, перекрестила, обняла, и, упав на колени, поцеловала мне руку. Женя также поцеловала меня, Сережу я обнял. Предупредил, что дам автоматную очередь в землю, чтобы мои бойцы слышали выстрелы. Выстрелил и, не оборачиваясь, быстро пошел. За долгие годы войны у меня было впервые ощущение внутренней радости, теплоты, света.