Никита Стифат - Жизнь и подвижничество иже во святых отца нашего Симеона Нового Богослова

141. Так что же? Оставить ли без упоминания и другие чудеса, которые после успения своего творил и творит из года в год богослов и великий отец наш Симеон? Как бы не понести нам праведного наказания от Бога за то, что презрели мы божественные деяния. Но давайте, не упоминая ни словом иудействующих и завистливых, я расскажу вам, верным, сколь много чудес сотворил Бог с отцами нашими (Пс. 65:16) и сколь много чудес святейший отец наш силою Духа сотворил во славу Бога, прославившего его посреди Церкви Своей.

Некий священник монашествующий, только что пришедший с горы Латра и посвятивший себя странничеству, прошедши и познав многие места, останавливается, чтобы отдохнуть от странствий, в небольшой обители святой Марины, против Хрисополя, основанной святым [мужем]. Будучи принят как гость тамошними монахами, упомянутый священник прилепился к малому стаду обители и почел для себя уделом жить и проводить время вместе с монахами, а также понести вместе с ними их аскетические труды. Как сказано, эти монахи его приняли и водворили в своем братстве, и он становится членом их общины. Когда этот муж стал вместе со всеми участвовать во всех славословиях, совершающихся в храме и сослужить на божественной Литургии, тогда он увидел в углу алтаря, против жертвенника, образ святого отца [нашего] Симеона, и пораженный помыслами неверия, начал сомневаться и говорил про себя: “Чем, какими знамениями и чудесами удостоверил он, подобно древним отцам, свою святость? Узнав о них и уверовав в таковые, я и сам признал бы его святым, подобно тому, как Церковь верных на тех же основаниях с древнейших времен признает святыми древних [мужей]”.

142. И словно под воздействием духа неверия был он колеблем таковыми помыслами. Однажды, когда все закончили утреннее славословие и когда монахи, выйдя из церкви, разошлись по своим келлиям, этот [человек] самовольно остался в церкви совершенно один и стал, на свою беду, осыпать святого насмешками. И вот, будучи ослеплен диаволом, несчастный подходит к иконе святого и, оказавшись близ нее, бесстыдный человек бесстыдно протягивает к ней руку и говорит с надменностью и презрением: “Никогда я не признаю, не прославлю и никоим образом не стану безрассудно поклоняться ему как святому”. И когда он еще произносил вслух эти слова, на него снизошел гнев Божий (Пс. 77: 30–31), ибо та самая рука, которую он протягивал к святой иконе, тотчас же у него, пустослова, отсохла, и он остановился с протянутой рукой, так как она не могла согнуться в локте. Будучи схвачен тогда жестокими страданиями, вопреки своим желаниям и воле, безумец вообще не мог сдвинуться с места, и его пронзительные стоны привлекли внимание всех. Испуганные его криками монахи прибежали в церковь и нашли его пораженным справедливым Божиим судом. Словно привязанный за правую руку и подвешенный в воздухе перед святой иконой, жалобными воплями он тронул взирающих на него монахов. Сбежавшиеся монахи, узнав от него причину столь великого коснувшегося его Божиего гнева, горько оплакали его дерзостный поступок, но вместе с тем и пожалели его и стали молить Бога и божественного отца Симеона избавить несчастного от этого страшного наказания. Поэтому-то, взяв масло от светильника перед его иконой, всю его иссохшую руку, за которую он был подвешен в воздухе, намазав от плеча до пальцев, только [промолившись] с утра до самого захода солнца смогли склонить Бога и святого к милости и избавить дерзкую его руку от неотвратимых и невидимых уз гнева Божия. Вот какое было страшное и странное чудо.

143. Подобное этому случилось и с другим [человеком], пораженным помыслами неверия, как раз в день праздника святого. Случилось то, чему лучше бы не случиться, и произошло это вот как. Во время совершения в этом монастыре службы святому отцу нашему, когда сошлось великое множество народа и были даже монахи из царской обители Космидия, один из них, Игнатий, [известный своим] прекрасным голосом, сладкогласно пел на утреннем бдении написанный святому кондак и звонко исполнял содержавшиеся в нем икосы. Он-то под действием и по зависти сатаны был уязвлен помыслами неверия против триблаженного отца нашего, пристально смотря на божественную икону святого, висевшую, как сказано, в углу алтаря. И так как этого человека тайно волновали таковые помыслы, святой возжелал уврачевать его душу, поврежденную диавольской завистью, а также всем поющим с ним подать благодать и помощь. Когда Игнатий еще пел сладким голосом, перед его взором и перед взором вторившего ему Мефодия, который поспешно прибыл из Студийского монастыря, лик на иконе святого словно воспламенился, [она] сделалась огневидной, начала раскачиваться и носиться из стороны в сторону по углу алтаря, где висела. И как только Игнатий узрел это невероятное чудо, голос его угас, и он остановился, лишившись дара речи, не в состоянии произнести ни звука, немой и безгласный. Когда же и певцы, и служители увидели его внезапно онемевшим, а икону святого самою собой качающейся и сотрясаемой, они стали расспрашивать, что случилось со сладкозвучным певцом, какова причина его немоты и за какие помыслы он страдает. А он, будучи правдивым и разумным, смиренно исповедал помысел неверия в своей душе и, пристально смотря на икону святого, увидал ее лик, подобный пламени, как бы ему угрожающий и движением ясно показывающий обитающую в ней благодать Святого Духа, подобно тому, как некогда показал ее Бог народу через огненные языки, [сошедшие] на апостолов и таким образом уязвленных помыслами неверия сделал верующими.