Борис Михалев - Федор Михайлович Достоевский

2.

Гнев бывает обычно многократно мощнее и обоснованней, когда появляется как побочный эффект от сострадания. Не будучи в силах нарушить правильное неотождествляющее мировоззрение, подавляемая страстность здесь как бы ищет себе лазейку, чтобы не потерять власть. Результатом находки может являться или утверждение невозможности освобождения для всех, или в принципе отказ от него в пользу гнева. Под напором болезненной привязанности к последнему иссякает вера, унося с собой ощущение реальности гармонии и присутствия Бога. И тогда для "слабосильных бунтовщиков", которым сострадаешь, для "недоделанных пробных существ, созданных в насмешку", возможность иного счастья, кроме забытья в грехе, видится перестает. Сочетание презрения с состраданием рождает желание обмануть их и, усыпив законом и авторитетом совесть, разрешить грех.

Но ради греха люди иногда бунтуют против закона и авторитета, обожествляя самих себя. Это приводит к поступкам, резко ухудшающим условия судьбы и обостряющим реакцию совести. Тогда блудные дети возвращаются к закону, но блуждания на этом не заканчиваются. Потерявший веру религиозный авторитет вознамеривается их вести не от добра человеческого к добру ангельскому, а от зла человеческого к злу животному. Без такого руководства - в погоне за наибольшим наслаждением - происходит скатывание к злу бесовскому, потому что животность предусматривает путь наименьшего страдания. Как раз здесь вывернутое наизнанку, загноившееся сострадание выступает во всей своей полноте.

"Можно представить себе тот ужас, когда человечество, наконец устроившееся во имя высшей истины, вдруг узнает, что в основу устроения его положен обман, и что сделано это потому, что нет вообще никакой истины, кроме той, что спасаться все-таки нужно и спасаться нечем." Нужно потому, что ничто в этом мире не способно устранить дисгармонию. Нечем же в силу привычки к отождествлению, отсутствия веры. Человек вырывается из-под власти дьявольского пастора, но как тяжкое похмелье, болезненной раздвоенностью тяготит его "синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенной неспособностью к нему".

Выдающаяся личность рождает и выдающиеся заблуждения. Гению достаточно минимальной оплошности, чтобы стать злодеем. Светоч мира всегда идет путем узким и скользким. На шаг отступив, на миг поскользнувшись, он наполняет мир такой злобой и похотью, что волосатые морды братьев меньших краснеют от стыда. "Один человек, который жил между нами, но конечно не был похож ни на кого их нас, непостижимым и таинственным образом почувствовал действительное отсутствие Бога и присутствие Другого, и перед тем, как умереть, передал нам ужас своей души, своего одинокого сердца, бессильно бьющегося любовью к тому, кого - нет, бессильно убегающего от того, кто есть. Всю жизнь он проповедовал Бога,...но...человек, у которого действительно нет Бога в душе, тем и страшен, что "приходит с именем Бога на устах"".

Жалость к обиженному и гнев на обидчика присущи каждому. Но простой человек лишь поможет пострадавшему и накажет виновного. Великий же обобщит, доведет до предела, и если хоть капля страстности, эмоциональности спрячется в глыбе сострадания, сделает вывод, что "самая природа человека...извращена. И нет средства иначе как через преступление ответить на ее требования, нет возможности другим способом устроить, сберечь и пожалеть племя извращенных существ, как приняв это самое извращение в основу; - собрать их рассыпавшееся стадо извращенной мыслью, ложь которой ответила бы лжи их природы."

ИВАН КАРАМАЗОВ

Отличительная черта этого персонажа - противоречие между конкретными мыслями и очищенными мировоззренческими установками, которым загрязненные бессознательные формирующие факторы не дают укорениться в потоке сознания. Иван признает Бога: "принимаю бога не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его и цель его, нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок и смысл жизни, верую в вечную гармонию,... убежден,... что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж,... что наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей". Однако, признавая, отказываясь понимать: "где ж мне про бога понять... у меня ум... земной, а потому где нам решать о том, что не от мира сего".

Принятие Бога без понимания непрочно. Через неприятие "мира, им созданного" оно быстро иссякает. Рождается неспособность любить людей в частности, тогда как "принятие бога" обязывает любить целиком все человечество: "я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних... чтобы любить человека надо, чтоб тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое - пропала любовь". "Непонимание бога" - невозможность в конкретные моменты времени присваивать личности бесстрастные сознательные формы, содержание которых хотя посредством отвлеченных рассуждений и было сформулировано, но реализация осталась проблематичной.