Евфимий Зигабен: Толковая Псалтирь

на изъяснение Псалтири почтеннейшего из философов Г. Евфимия Зигабена, монаха, и похвала пророку Давиду, разделенные на главы для пособия памяти и разумения читателей.

Глава 1. Кто дал бытие Псалтыри, или книге Псалмов?

Бытие настоящей книге псалмов, говоря вообще, дал пророк Давид, отрок Божий, как именует его сам Бог: и защищу город сей ради меня и Давида отрока моего (4Цар. 20, 6), отец Сына Божия по плоти, как сказано: книга родства Иucyca Xpиcma Сына Давидова (Матф.1, 1). А чтобы в кратких словах заключить другие частные его названия, скажем так: отец книги сей есть Давид, который один после Авраама был отцем народов,— наш собственный Орфей—певец; первый краснописец добродетелей;—Давид, первый провозестник трех лиц в едином Божестве, пастырь и отличный воин, пророк и вместе царь,—Давид, сделавшийся сердцем, языком и пером первого Царя— Царя неба, снискавший все добродетели, которые делают человека Богом и относятся к человеку *).

*) Смотри и в начале толкования 50 Псалма удивительные похвалы соплетаемые Богоотцу и царю-пророку Давиду благоглаголивым и витийственнейшим языком божествствен. Златоуста. Заметим здесь, что имя— Давид, по изъяснению Евсевия, значит уничиженный и помилованный, а по божественному Максиму, имеющий способную руку, а по другим: единственный, вожделенный и возлюбленный.

Сей по истине великий Давид был сын Иессея,—младший прочих братьев своих, не видный собою, но прекрасный по душе и божественными дарами богаче и разнообразнее всех военачальников, пророков и законодателей; кротчайший по духу и добрейший по природе, мужественнейший душею и крепчайший телом; сам в себе начальнейший, а для других общительнейший, самого высокого и вместе самого скромного и простого образа мыслей и в то же время самого многообразного, приятный нравом, быстрый в слове, великий умом, восторженный в созерцании существ и особенно в созерцании Бога, самонаученный и Богонаученный, всецело весь орудие Духа. Но минуя прочие совершенства его, скажу в похвалу его только о двух— мудрости и мужестве его.

О мудрости своей глубокомысленнее и яснее всякого говорит сам Давид: «руки мои сделали орган, и персты мои устроили псалтирь» (в псалме: Я был меньший между братьями моими). Так мудрость есть не что иное, как гармония слов и дел. Да и между словесными науками наука стройности есть самый лучший и высший предмет философии; потому что она соглашает и себя и все части красоты философии как с собою, так и одну с другою, есть согласие, или сходство во всем. И так, кто чувствует в себе знание стройности, тот, говоря другими словами, чувствует в себе созерцание всего сущего. Давид руки и силу своего делания употребил на орган, а персты и знание стройности—на псалтирь; потому что орган проще и грубее, а псалтирь искустнее и тоньше и следовательно требует тончайшего знания. В высшем смысле под руками мы должны разуметь деятельную добродетель, которая составляет, как бы орган, добродетельную, стройную и согласную сама с собою жизнь, а под перстами—умозрительнейшие начала и причины, как составляющие в виде псалтири, умственный суд разума, который получает свыше от божественной благодати вдохновение и (как бы) бряцание, и при помощи высшего начала, т.е. Св. Духа, составляет песни.

И в другой части псалмов он же говорит: «то, что было неизвестно и сокрыто в мудрости твоей, Ты открыл мне» (Пс.50, 6). Удивительная похвала! Царь-пророк показывал сими словами, что он имел не только знание видимых тварей, но и разумение неизреченных таин, какова та, что Бог есть Троица и единица, что Сын Божий имел быть человеком. Опять в другом месте говорит: «более всех Ты умудрил меня твоею заповедью» (Псал.118, 98); а это он говорит о деятельной своей добродетели, по которой он имел первенство пред другими. Но этого довольно о мудрости Давида.

О мужестве он также свидетельствует сам: изыдох в сретение иноплеменнику (филистимлянину) и проклят мя идолы своими: аз же исторгнув меч от него, обезглавих его, и отях поношение от сынов израилевых (Псал.151. Ср. 1Цар. 17, 43). Заметь, читатель, не только мужество Давида, но и гораздо больше, кротость и смирение. Вместо того, чтобы сказать здесь о многом и о великом, что могло бы составить похвалу ему, т.е. о множестве иноплеменных врагов, о дерзости их, вооружении, военном искусстве и приготовлении, о наглости оного великана,