http://horoshoe.info - Счастье потерянной жизни

Рыдания заглушили все. Помолившись, Петр Никитович обнял Павла, поцеловал Дашу с Илюшей и жену.

- Не отчаивайся, Господь вас сохранит, - промолвил он, и все направились к двери. Павел, как бы очнувшись, бросился к выходу.

- Папка-а-а... Как же?

Отца втолкнули в автомобиль, дверь захлопнулась, и машина исчезла в предутренней мгле.

В голове Павлуши все помутилось, ему хотелось что-то кричать вдогонку на всю улицу, но горло пересохло. Рядом, в соседнем доме, как ему показалось, кто-то крикнул за него: "Ка-ра-у-ул!" - но, очнувшись, он понял, что это петух оповещал раннее начало утра.

Уличный фонарь осветил лицо Павлика, под сдвинутыми бровями неподвижно глядели вслед уехавшей машине высохшие от слез глаза, губы были плотно сжаты, в душе как будто отчеканило молотком: "Не спрашивай, сынок, потом поймешь!"

Мучительно долго тянулась эта ночь в доме Владыкиных. Луша с безмятежно спящим сынишкой Илюшей на руках ходила по комнате, не находя покоя. В мыслях рисовались какие-то бездны, одна страшнее другой. Все усилия она употребляла на то, чтобы прогнать от себя эти кошмары, вспомнить, что говорит Слово Божье. На мгновение ей это удавалось, и тогда свободный вздох вырывался из груди; но, сама не замечая, она вновь оказывалась во власти тяжелых воображений. Уже рассвело, когда она, обессилев, упала на постель.

Оказавшись с тремя детьми одна, Луша осталась без средств к существованию. Павлик видел переживания матери и рад был бы ей помочь, как той женщине, оказавшейся за решеткой в церкви. Но, увы, он теперь и сам с матерью почти в таком же положении, только без решеток. Уснул он неожиданно, сразу, а когда открыл глаза, был уже день, и в комнате сидели свои, верующие. Они обсуждали, как Луше поступить, ведь она осталась без рабочих рук, а это значит - без хлеба. Выход, однако, так и не нашли, потому что каждый жил на пайке. После Петра Никитовича осталось немного сапожного материала и инструмент, но что можно было с ним делать? Были бы способные руки, они бы этим обеспечили питанием семью на два-три месяца, но рук не было. Друзья погоревали и разошлись ни с чем.

- Ну что ж, горюй не горюй, а жить-то надо. Надо чем-то накормить детские рты, да и свой. Помоги, Господи, найти выход, - сказала себе Луша, помолилась, взяла сынишку на руки и направилась к своему брату. Она решила, что Василий как-никак родственник ей да и по специальности тоже сапожник, ходы-выходы знает, поможет, как по-умному сработать товар и инструмент продать. Долго искать его не пришлось. Васька крутился возле магазина на базаре и искал возможности опохмелиться. Увидев Лушу и узнав о ее горе, он сочувственно поохал, покачал головой и, минуту подумав, похлопав по спине, успокоил:

- Ничего, не горюй, не ахти беда велика. Пойдем, покумекаем, как быть.

Луша простодушно завела его в мастерскую и принесла с чердака сверток с сапожным материалом. Сердце подсказывало ей, чтобы взяла с собой немного. Жадными глазами брат осмотрел принесенное, затем, лукаво взглянув на Лушу, сказал:

- Ну вот, а ты горевала. Сейчас будем что-нибудь придумывать.

Луша оставила Павлика в мастерской, вышла к детям. Василий коротко взглянул на племянника, о чем-то раздумывал долго, перебирал, мял, сортировал товар, потом, сунув Павлу кусок подошвы, буркнул:

- На-ка, отнеси, замочишь. Да поищи на чердаке вот такие новые колодки, - и протянул ему для образца лежавшую на столе старую.

Павел вышел, но решил в щелочку подсмотреть за дядей, на что тот не рассчитывал, так как думал, что здесь в доме считают его отзывчивым благодетелем. "Благодетель" выхватил из свертка несколько пластинок подошв, сунул их быстро за пазуху, выбежал из дома и исчез в уличной толпе. Павлик вначале не понял всего смысла дядюшкиной подлости и решил, что он ушел по каким-то необходимым делам. Но прошел час, и два, и три, а дяди все не было. Когда Луша, не застав брата в мастерской, спросила, куда он ушел, Павлик рассказал матери о том, что видел.

- Да что же ты не сказал мне сразу, ведь он теперь дорвался и понес пропивать товар.

Луша не ошиблась, "благодетель" возвратился со старыми опорками в руках, еле стоя на ногах.

- Васька! Какую надо иметь мерзкую душу, чтобы у родной сестры, когда она с детьми осталась без куска хлеба, последнюю корку отнять от рта и про-пи-ить, - с воплем обиды и горечи кинулась она навстречу брату. - И надо было мне, растере, со своим горем тянуться к тебе; да к кому я тянулась, к пропойце. Своих детей голодными по миру пустил, а сам днями у казенки стоит, чтобы утробу свою зельем залить! И нужны ему мои дети, да что уж я сбилась с толку-то, Господи, прости Ты меня, несмышленую! - так без передышки выпалила Луша брату.