Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь

Ненадолго оказавший в полной тишине, мы посмотрели друг на друга и снова сделали попытку насладиться фонтаном надежды на светлое будущее.

«Ничего себе!Ал! Это же он, Боб Джонсон, величайший продюсер в мире, где так мечтают лицезреть нас! США! Видеть нас? Не может быть! Невероятно! И мы идём к нему завтра! Ал!»

Мы и спали, и мечтали, надеялись и молились каждую секунду до того вожделенного мгновения, когда мы вошли в шикарные апартаменты в пентхаусе на Роял Гарден в 14:30 следующего дня.

В комнате царила незнакомая нам смесь запахов жареного картофеля и карри, насквозь пропитавшая стены этого роскошного жилища, атмосфера обходительности и услужливости и знакомый нам запах гашиша, который нам тоже предложили, и от которого мы, должен сказать, вежливо отказались. Мы намеревались свалить его наповал и потому подумали, что ему понравится наш отказ от наркотика.

Когда Боб и его ассистент удобно расположились на шикарном диване, скрестив ноги, мы целеустремлённо вытащили из футляров свои акустические гитары и уверенно запели гармонию сочинённых нами песен. Всякий раз, когда мы завершали песню, они ничего не говорили, но своим одобрительным молчанием давали нам знак продолжать выступление. На второй песне ассистент Боба отложил свой картофель и закрыл глаза, подражая Бобу — богу, как будто музыка погружает их в транс. Неужели они впали в экстаз? А может это на них так чипсы, коктейль и гашиш подействовали?

На четвёртой песне я с негодованием посмотрел на Алана, не понимая их чуткое музыкальное восприятие, и прошептал: «Они заснули, чёрт подери!» Он приподнял бровь и, стиснув зубы, в негодовании прошипел: «Продолжай своё дело!» — что я и сделал. Пели мы как никогда в своей жизни. Высокий голос Алана взмывал также как у Фила Эверли, и я тоже был подстать, не помню, какой знаменитости.

И вот эти два полубога на диване пробудились от своей мечтательности и прервали своё задумчивое молчание следующими словами:

— Во-первых, — сказал Боб, — мы слушали.

Я покраснел.

Улыбнувшись, господин Джонсон продолжил:

— А что, если вам приехать в Нашвилл для записи нашего совместного альбома?

Мы не могли вымолвить и слова. Только наши глаза, чуть ли не выскакивающие из орбит, красноречиво выражали ответ.

— Кто у вас менеджер? Зовите его сюда, давайте подпишем контракт прямо сейчас и произведём это дитя на свет.

Указывая на ониксовый телефон на мраморном столе, говорит:

— Звоните с этого телефона.

Алан позвонил Моррису, и мы провели там ещё 20 минут за болтовнёй и шутками. Пока мы там находились, Дон Маклин, мой идол, американская знаменитость, позвонил Бобу из Канады. Я не мог поверить своим ушам! Боб вежливо отклонил предложение звезды стать его продюсером! Когда Боб повернулся к нам спиной, я посмотрел на Алана. «Только что он развернул Дона Маклина!» Мы тупо смотрели друг на друг друга, не веря в происходящее.

«Тик-так», — сказали часы. «Бум-бум», — сказали наши сердца. «Тук-тук», — сказала дверь. «Входите», — сказал Боб.

И Моррис вошёл.

Называйте это, как хотите: плохая совместимость, роковое несовпадение, фатальная нелюбовь, но с той самой секунды, как Морис вошёл в номер, Боб с презрением разглядывал нашего маленького менеджера в шерстяном костюмчике. Заметив, что Моррис страдает комплексом неполноценности, продюсер мгновенно почувствовал какую-то неприязнь к нашему менеджеру. Он с раздражением выслушал его речь. Глядя на него, он уже потирал свои маленькие жадненькие ручки (россказни тому, кто уже думал, что денежки начнут капать на его оффшорный счёт под никому неизвестным именем). И наша судьба была решена.

Эти слова навсегда запечатлелись на надгробном камне наших голубых надежд: «Как только я увидел, как он одет, и его часы „Ролекс“, я сразу понял — ему доверять нельзя».

Моррис поднял свои еврейский брови. Лицо его выражало ужас и шок, слова застряли в горле. А потом последовало: «Я знаю, что вы сделаете с этими мальчиками. К тому же вы хорошо знаете, что если я подпишу контракт на альбом, вы сможете пойти в любой банк и получить 200 000 фунтов, как нечего делать. Вам совершенно безразлична судьба этих ребят, вам лишь не терпится поскорее положить деньги, заработанные на мне, себе в карман».

Посмотрев на нас с состраданием, Боб сказал:

«Жаль, парни... но если мы пойдём с ним одним путём, вам придётся несладко. Избавьтесь от него. Мне всё ещё интересно поработать с вами».

Как будто по волшебству, дверь сама отворилась, и мы снова очутились в жестоком мире ваннаби. Только на сей раз мы знали, что наш менеджер стал нам обузой, с которой мы никогда не станем знаменитыми.