Шломо Пинес - Иудаизм, христианство, ислам - Парадигмы взаимовлияния

Пинес был автором энциклопедических статей о еврейской философии в «Энциклопедии философии» (Н.-Й., 1967), «Британской энциклопедии» (10-е изд., 1975), «Энциклопедии иудаика» (Иер., 1971–72) и научным консультантом (1976–90) «Краткой еврейской энциклопедии» на русском языке (Иер., 1976-2004) по вопросам еврейской философии, каббалы и мистики.

До конца жизни Пинес продолжал научную и преподавательскую деятельность, вел семинар для преподавателей и докторантов, публиковал научные статьи. В докладах на симпозиуме, посвященном философии Маймонида («Философский смысл галахических трудов Маймонида и смысл “Наставника колеблющихся”», «Маймонид и философия», Иерусалим, 1985), Пинес высказал оригинальное суждение о ее эзотерическом характере.

Свободный мыслитель, склонный к скептицизму, Пинес был далек как от религиозного, так и от антирелигиозного фанатизма. Он был терпим ко всем взглядам, в том числе и чуждым ему. Огромная ученость сочеталась у Пинеса с чрезвычайной скромностью, вниманием к людям, доброжелательностью и постоянным стремлением помочь им. Особенно велика была помощь Пинеса ученым-репатриантам из Советского Союза.

Впервые вниманию русскоязычного читателя предлагаются избранные исследования выдающегося израильского учёного Шломо (Соломона Меировича) Пинеса (1908—1990). Пинес, начинавший свой путь в науке как исследователь арабской философии и иудео-арабистики, был впоследствии также автором основополагающих работ в области еврейской религиозно-философской мысли, христианской теологии, иранистики, истории науки и литературы. В англоязычном мире он в своё время приобрёл широкую известность публикацией ставшего классическим аннотированного перевода «Путеводителя растерянных» Маймонида. В последние два с половиной десятилетия жизни исследования Пинеса были в значительной степени связаны с историей еврейско-христианской общины первых веков новой эры, следы мировоззрения которой, по его мнению, можно обнаружить ещё в полемических сочинениях Средневековья. К тому же периоду относится публикация его большой работы о «Книге Творения» ( Сефер Йецира ) и ряда важных статей, посвящённых истории понятий «свобода» и «освобождение».

В своих исследованиях Пинес вскрывал подспудные связи между различными культурами, взаимовлияния в сфере религии и духа. Уже в своей диссертации он выявил индийскую составляющую средневекового арабского атомизма. Спрошенный в одном из редких данных им интервью о механизме подобного «выявления сокрытого», Пинес указал на некую первоначальную интуицию как на сущностную отправную точку научного исследования, после которой всё последующее есть всего лишь необходимое «оформление» в соответствии с существующими правилами академической игры. В то время как подобного рода общая установка вызывает в памяти Карла Поппера, в случае Пинеса необходимой предпосылкой, обеспечивающей принципиальную возможность такого «укола» компаративистской интуиции, было владение широким спектром древних языков: от греческого и латыни через древнееврейский, арамейский и сирийский на восток к арабскому, фарси и санскриту. В контексте выхода перевода его трудов на русский язык следует, разумеется, добавить к этому списку и старославянский.

Исключительная академическая и личная репутация Пинеса была в значительной степени обусловлена тем, что он был одним из последних энциклопедистов в век торжествующей специализации, учёным, получившим, что называется, настоящее европейское образование — в той самой Европе, что ещё существовала до Второй мировой войны. Недаром его называли человеком-университетом. Впрочем, в данном случае речь вовсе не идёт о некой европейской идиллии, но об образовании скитальца — жизненные обстоятельства заставили Пинеса сменить несколько европейских университетов. Следует также отметить, что некоторых из его почитателей особо привлекало то, что, уже будучи членом Академии, лауреатом Премии Израиля, одним из столпов Иерусалимского университета, он продолжал скептически относиться к получившим одобрение социума иерархиям, оставался человеком до крайности, вызывающе «не истеблишментским». Стоял на этом спокойно, без аффектации, но непреклонно.

И всё же, пожалуй, наиболее важным фактором «феномена Пинеса» был уже упомянутый упор, сделанный учёным на глубинные связи между сопредельными культурами, на, если угодно, неизбывную межконфессиональную диалогичность религиозно-философского дискурса в различных его нервных узлах: иудаизм-христианство, еврейско-арабская философская мысль — христианская схоластика, и так вплоть до Спинозы — Канта — Ницше. Именно систематический подрыв мифа об автономном, «герметичном» существовании, так сказать, внеисторических мировоззренческих «сущностей» греко-римского видения мира, иудаизма, христианства, мусульманства и т. д. — и упор на «интертекстуальность» принадлежащих к одному ареалу культур превратили Пинеса в человека, без которого невозможно представить интеллектуальный ландшафт израильской гуманитарной науки. Мы полагаем, что эти особенности присущего Пинесу исследовательского подхода равно как и стоящей за ним мировоззренческой интуиции — не оставят равнодушным и русскоязычного читателя.