Вадим Рабинович - Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

Мир необходим и неизменен. Течение мира непреложно. Чудо - существенный феномен этого мира. Но ни непреложность мира, ни чудо из символизма не вытекают; хотя и предположены им, если только понять символ не как знак-подобие, а как наглядную явленность смыслового священства. Целокупность многообразия.

Вместе с тем децентрализация, беспорядочность магико-алхимического символотворческого космоса оборачиваются статичностью законченных в самих себе фрагментов-символов, составляющих этот вот неупорядоченный изобретенный космос магов, астрологов, алхимиков. Однако если магико-алхимический космос исчерпывал все, то космос магов-астрологов - все-таки под богом. Астрологический миропорядок с его символической парой констелляция человеческая судьба ограничивает христианскую свободу воли. Претензии астрологии на некоторую самостоятельность и есть следствие этого ограничения.

Символическое мышление - в некотором роде демонически богоборческое мышление. Бог выше законов природы, но действует через законы природы. Вот почему астрология демонична не вполне. Ее самостоятельность простирается до известных, богом предуготованных, пределов. Алхимия решительней. Символотворчество как эвристика предполагает исследование. Феномен средневековых уподоблений - научение слову, словесной вышколенности во имя...

Рафинированный магико-алхимический символизм, вторгаясь в несимволическую жизнь средневековья, огрубляет, приземляя: низводит ее до притчи (символическая экзегеза, быт миноритов времен самого Франциска, грубоватые притчи Эгидия). И тогда символические иносказания усматриваются без труда.

Символизм средневековья - сублимация этой культуры; пена, скрывающая контрастную глубину средневековых пресуществлений. Криво-зеркальное изображение, принятое всерьез, но ставшее и впрямь почти серьезной вещью. Символ, настаивая на подлинном бытии вещи, оборачивается ее небытием, ибо телесный символ как бы заменяет, искажая-уничтожая, истинную духовность, выступая лишь средством медитаций.

По символам-уподоблениям можно изучать мироздание, как по кубикам и блокам детского конструктора можно изучать строение дома. Но мироздание по символам и дом по кубикам - игрушечное мироздание и игрушечный дом. Подлинный фрагмент мира самоценен и поэтому божествен сам по себе. Как его распознать-выучить? В контексте подобий, но и в собственном свете. Справится ли с этим учитель? Посмотрим... Двойное видение - вверх (цепь уподоблений), но и вглубь - фундаментальный конфликт книжно-учительской мысли средневековья с самой собой.

Иконоборческая ересь сумела-таки распознать в иконе символ как знак огрубления бога. Антиидолопоклонство есть антисимволотворческое движение, нашедшее себя в гипертрофированном иконоборчестве, укорененном в ветхозаветной традиции (в увещательном слове царя Соломона).

Многие исследователи любят искать присущий средневековью символотворческий импульс в учении об иерархии четырех смыслов, сообщенном в Дантовом "Пире":

Littera gesta docet; quid credes allegoria;

Moralis, quid agas; quo tendas, anagogia.

Буквальный смысл учит о произошедшем;

О том, во что ты веруешь, учит аллегория;

Мораль наставляет, как следует поступать;

Твои стремления открывает анагогия.

Но до символа еще далеко; намечается лишь последовательное иерархически организованное обожествление текста в ходе его чтения, узнавания, понимания. Специфически средневековая учено-просветляющая метода. [Александриец Ориген (III век) различал три смысловых уровня текста: телесный (буквальный, историко-грамматический), душевный, моральный и духовный (аллегорический).]

Слово подвижнее символа. Обозначая сотворенную вещь, оно в средневековом сознании ею не является, не является и ее знаком: слово томится по плоти, плоть по слову, то есть по богу. Августин: "Слово стало плотью, но не обратилось в плоть, возвысило ее... " ("О Троице", XV, 11). Слух стал зрением. И наоборот. Смысл и суть средневековой книжной учености. Чаемое воплощение Слова (еще раз, если получится, если сумеется - если даст бог).

Подобие, то есть символ, презренно, ибо оно - достояние лишь телесного (не духовного) зрения: "Телесное зрение принимает подобие за сами тела" (Августин). Символа нет, а если и есть, то он - пустое, ибо свидетельствует о бедной, не возвышенной копии. Вместе с тем нет иного способа удостоверить себя в невидимом как через видимое, восходящее по цепи видимого же к максимально невидимому абсолюту. И тогда - вновь символ, символические ряды, иерархическая лестница духовного зрения; но лестница символов-знаков-знамений. Та же трудность... Но в оккультном практическом - символотворчестве бог как вершина пирамиды отсечен. Это сфера действования алхимика-мага. Маг, настаивая на полной подлинности знака, оборачивает дело таким образом, что символ и в самом деле мнит себя всецелым смыслом, втайне потешаясь над ним, а воспринимающего водя за нос и обводя вокруг пальца. Значит, видимое не свидетельствует невидимое, а лишь представительствует его. И, конечно же, не во всей его полноте и окончательности. Лишь видимое свидетельствует самое себя. Всем своим опытом божественного творения, соотнесенным с опытом мастера. Как этот опыт передать? Посредством чего?