Вадим Рабинович - Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух

А что же та церковь, из-за которой случилось все это? Франциск-таки начал ее строить-чинить, но прежде стал выпрашивать для этого дела камни, как выпрашивают хлеб, когда хотят есть. А камни - на себе. А церковь своими руками. И все сам, сам. Потом починил еще одну - церковь Марии Ангельской в Порциункуле (в эту церковь мы еще зайдем), а несколько позже и церковь св. Петра. Всего было этих церквей три. В церкви Дамиана, много позже, Франциск учредит женский монашеский орден Кларисс (по имени святой Клары, о которой речь уже была и будет еще). А в церкви Марии Ангельской соберутся первые меньшие братья - два первых его друга и он сам, к которым потом присоединятся и другие: францисканцы...

Так закончилось это начало. Началась подлинная жизнь Франциска; жизнь как божие дело; как великое подражание жизни Христа - воплощенного Слова. История № 5 исчерпана, зато оказалась чреватою всеми последующими историями этой внезапной жизни-жеста, в том числе и смерти этой жизни.

Шестой рассказ.

Вот и живут себе три дружка в хижинке, которую себе же и построили, неподалеку от убежища прокаженных. Едят, что бог пошлет - что подадут, и одеваются в лохмотья и рубища. Кушак все трое отбросили, а подпоясались веревкою. (Первым это сделал Франциск. Это "вервие простое" станет лет десять спустя эмблематическим знаком пяти тысяч братьев-францисканцев.) Так вот и живут себе. Но прежде - гадание на Евангелии. Франциск, начертав на книге крест, трижды и наугад открыл ее. Выпало три текста: первый - о богатом молодом человеке, верблюде и игольном ушке; второй - памятка ученикам не брать с собой ни денег в поясы (для того и веревка вместо кушака), ни сумы на дорогу, ни сменной одежды, ни посоха; а третий текст был о том, что тот, кто хочет следовать Христу, должен отвергнуть себя и нести свой крест.

Как выпало, так и поступили. Бернард из Квинтавалле, богатый и почетный гражданин, роздал все, что имел (а раздавать было что). Второй, Пьетро, был настоятелем тамошней церкви. Так вот, этот Пьетро тоже поступился своей духовной карьерой. (Про Франциска мы уже знаем.) И все это ради хижины, пристанища прокаженных невдалеке.

[Как будто ясно и так. И все-таки беглый комментарий к этой шестой истории, хотя и обещал ни одну из них не комментировать. Ведь живая жизнь говорит сама, самое себя комментируя. И все же... Обратите внимание: хижина близ прокаженных и наметки жизни этих трех как личное, далеко еще не общественное, дело этих трех начались как бы по тексту, притом священному тексту: гадание на Евангелии. Правда, гадание - не расчет. Оно - случай. Чудо. Но чудо, ограниченное все же рамками текста. Значит, жизнь как результат чуда; словесно-текстового чуда, запечатлевшего иную, свершенную двенадцать веков назад, жизнь Того, Кто... (а кого - мы знаем). Чудо-случай - исходный импульс для жизни. Чудо-текст. Вместе с тем это чудо-слово - лишь посредствующее звено меж жизнью Христа и жизнями этих трех, начавших проживать свои жизни (Франциск по преимуществу) как жизни-подражания. Это первое. Второе: чудо чудом, но все (опять же в первую очередь Франциск) уже были приготовлены пусть не в точности к такому, но к чему-то эдакому, похожему. Жизнь, но у текста на виду; в пространстве священного слова о свершенной и совершенной жизни.]

Но пусть будут новые истории - вслед за этой, решающей.

Рассказ седьмой.

Епископ города Ассизи очень горевался насчет того, что у меньших братьев из Порциункула было, по его мнению, все плохо: ни денег, ни человеческой пищи, ни крыши над головой - ничего у них не было. Франциск так отвечал сердобольному епископу: "Если бы у нас было имущество, нам бы понадобились законы и оружие, чтоб его защищать". И продолжал: "Человек может идти куда угодно, к любым людям, даже самым плохим, пока им не за что его зацепить. Но если у него будут связи и потребности обычных людей, он станет таким же, как они".

(Закон божеский и законы человеческие живут в непересекающихся плоскостях. Порознь живут. Но в то же время обычный человек не только что не противостоит Франциску - Франциск ему друг и брат, но только брат неимущий, безоружный его брат.)

"Как будто по миру, иду по миру ..." (Я).

Говорят (это уже восьмая байка из жизни Франциска), что было как-то раз вот что. Один молодой францисканец очень все мучился и переживал: а как же и в самом деле относится к нему (да и к другим, может быть, тоже) его учитель возлюбленный Франциск. Франциск почувствовал про это - что там на душе у братца этого молодого, хоть и молчал о том этот братец, как лещ; подошел и сказал: "Не береди себе душу, я тебя очень люблю, может быть, - больше всех. Ты сам знаешь, что ты достиг моей дружбы. Всегда ко мне приходи, когда захочешь, научись дружбе, и ты научишься вере".