Томас Мертон: Возвращение Рая

Богословие это выбирают все, кто, то ли достигнув совершенства, то ли вполне оправдавшись перед Законом, не нуждается больше в милости. Бог ими доволен. (О, мрачная радость!) Угодили они и лукавому. Какая удача — успеть и там и тут!

Для тех, кто внимает таким речам, их поглощает, ими услаждается, духовная жизнь словно зачарована злом. С несказанным удовольствием смакуют они грех, страдание, проклятие, кару, правосудие, возмездие и конец света. Вероятно, где-то глубоко, в подсознании, утешаясь мыслью об аде, уготованном всем, кроме них. Откуда же они знают, что сами избегнут адских мук? Разумно ответить они не смогут, разве что сошлются на приятное чувство при мысли о возмездии, уготованном для других. Это самодовольство у них и зовется «верой»; на нем держится странная уверенность в том, что они спасены.

Бичуя грех, лукавый приобретает много учеников. Он внушает им, что грех — великое зло, порождает в них комплекс «счастливой вины», а потом предоставляет им размышлять о вопиющей греховности и неминуемой погибели остального человечества.

Нравственное богословие от лукавого начинается с принципа: «удовольствие — грех». Потом оно немного меняется: «Всякий грех — удовольствие». Еще позже лукавый подмечает, что удовольствие практически неизбежно и человек по природе к нему стремится. Отсюда он выводит, что все природные наклонности греховны, природа наша сама по себе зла. И вот он подвел нас к заключению, что греха вообще не избежишь, поскольку нас тянет к приятному. Наконец, чтобы окончательно утопить человечество, он прибавляет: «То, чего нельзя избежать, — вообще не грех». Тут уже всякое понятие о грехе отбрасывается за ненадобностью. Жизнь превращается в погоню за удовольствиями. Наслаждения, добрые по природе, становятся злыми. Воцаряются грех и беда.

Нередко именно те, кто страстно обличает зло и возвещает возмездие, подсознательно ненавидит других. Они хотят отыграться, поскольку им кажется, что мир их не ценит.

Лукавый не боится возвещать и волю Божию, чтобы только ему не мешали делать это по-своему. Рассуждает он приблизительно так: «Бог хочет, чтобы вы поступали правильно. Но вас же к чему-то влечет. Это приятно, это согревает, подсказывает, как поступать. Если же кто-то посмеет вмешаться, понуждая вас сделать что-то другое, процитируйте Писание; скажите, что вы должны больше слушаться Бога, нежели человеков, а потом творите волю свою. Главное — не утерять это приятное ощущение».

Богословие от лукавого — самая настоящая магия. Вера тут не обращена к Богу, открывающемуся как милость. Это субъективная «сила», которая подгоняет реальность под наши прихоти. Такая вера — что-то вроде непреодолимого желания. Напористость воли, питаемой «глубокими убеждениями», порождает особый навык, некое мастерство. Обрушившись на Самого Бога всей Его чудесной мощью, мы склоним Его волю к воле человеческой. Бог превратится в средство для наших целей — вере, неотличимой от потрясающей, невиданной напористости (любой шарлатан может развить ее в нас за надлежащую мзду), поистине нет преград. Став цивилизованным шаманом, мы сделаем из Бога слугу. Правда Божия непреложна, но Сам он поддастся нашим чарам, позволит себя приручить. Он оценит наш напор и воздаст нам успехом. Мы прославимся, ибо у нас — «вера». Мы разбогатеем, ибо у нас — «вера». Враги сдадутся и преклонятся перед нами, ибо у нас — «вера». Дела пойдут прекрасно, все и вся у нас будет спориться. А как же еще? Однако это не так просто. Твердо зная, что вера может все, мы закрываем глаза и напрягаемся, дабы породить хоть немного «душевной силы». Мы верим. Мы верим.

И что же? Да ничего.

Мы снова закрываем глаза и напрягаемся, порождаем силу. Лукавый это любит и охотно поможет. Она просто хлещет из нас — и что же? Ничего. Мы будем стараться и тужиться, пока нам не станет худо. Мы устаем «порождать силу». Мы устаем от веры, которая ничего не меняет, не избавляет от тревог и конфликтов, не снимает ответственности, не избавляет от сомнений. Магия, в конце концов, не так уже действенна. Она не в силах убедить, что Бог нами доволен, и даже в том, что мы довольны собой (впрочем тут, надо признать, у многих вера очень действенна).

Теперь, питая отвращение к вере, а тем самым и к Богу, мы вполне годимся для тоталитарных движений, которые примут нас с распростертыми объятиями, — как же, мы ведь радуемся распрям, преследованию «низших рас», классовых врагов и вообще всякой каре для тех, кто от нас отличается.