Владимир Легойда - Мешают ли джинсы спасению. Опыт современной апологетики

Венедиктов, не пустивший моего уважаемого оппонента на «Эхо Москвы», на самом деле не прав. Не прав даже и в философском плане. Сказать, что Бога нет, – это не пустая фраза. Это серьезное и осмысленное высказывание, из которого очень многое вытекает. Вспомним капитана Лебядкина из «Бесов» Достоевского: «Если Бога нет, то какой же я тогда штабс-капитан?»

Прежде всего мне не совсем понятно, кто такие «настоящие атеисты» и где их – днем с огнем – необходимо искать. Что касается «чучельного атеиста» – ни разу с таким образом не сталкивался. Кроме того, давайте сразу внесем ясность в утверждение, что атеист – тоже верующий человек. Никакого пренебрежения к атеистам, никакой примитивизации здесь нет. Речь идет о том, что мировоззренчески людей можно разделить на тех, кто верит в существование Бога, и тех, кто в Него не верит.

Не буду сейчас углубляться в анализ того, чем вера теиста отличается от неверия атеиста (а они, конечно, отличаются. Атеизм – это не «такая же вера», а другая). Замечу лишь вот что. Диалог между атеистом и верующим имеет смысл лишь тогда, когда они оба – один верит, другой не верит – в одного и того же Бога. Этот пункт весьма важный, и я на нем собираюсь настаивать со всей силой, позволительной в наше политкорректное время. В противном случае у нас нет и не может быть никакого предмета для спора, разговора, диалога и проч. Иными словами, если я верю в будущее России, а мой оппонент не верит в будущее Грузии, вряд ли мы поймем друг друга – чтобы понимать, нужно, как говорят ученые, договориться о терминах. А поскольку атеизм – логически и исторически – есть реакция на теизм (сначала люди верили, а потом стали сомневаться в наличии предмета своей веры), то представления о Боге придется заимствовать у верующих, а не у атеистов.

Поэтому наша полемика с Иосифом Соломоновичем будет иметь смысл, если мы обсудим мою веру в Бога-Творца, Который, говоря евангельскими словами, есть Любовь, а не чьи-то представления о бородатом и уставшем (или скверном) дедушке, летающем на облаке по межпланетному пространству. В такого Бога я лично никогда не верил, не верю и не поверю, даже если все атеисты мира начнут меня убеждать в обратном, то есть в том, что именно этот пожилой тучеводитель и есть объект моей веры.

Я готов допустить, что мой уважаемый оппонент в этой жизни «все видит и все воспринимает». Я даже готов рассматривать приводимого моим оппонентом анонимного атеиста как некий идеальный тип, находящийся в оппозиции к другому идеальному типу – православному христианину. Именно идеальный, потому что в реальной жизни, увы, среди тех, кто считает себя атеистами, равно как и среди тех, кто относит себя к христианам, радуются жизни далеко не все.

Однако со следующим выражением я не согласен категорически: «Атеист вовсе не считает, что ему все известно… его система ответов на вопросы научна». Причем не согласен я не как православный христианин, а как культуролог, как преподаватель, наконец. Из атеизма нашего идеального типуса никак не следует то, что система его взглядов научна. Это типичная методологическая ошибка, характерная для недавних советских времен, когда атеизм провозглашался научным.

Поэтому повторю с настойчивостью римского сенатора, твердившего о необходимости разрушения Карфагена: атеистическая, равно как и теистическая мировоззренческие установки не могут быть окончательно рационально доказаны. Поэтому методологически правильно противопоставлять не религию науке, а безрелигиозное мировоззрение – религиозному. Науку же логичнее противопоставлять псевдонауке, то есть тому, что претендует на подлинное и именно научное знание, таковым не являясь (например, астрология, история по Фоменко ит.д.).

Внешне может казаться, что атеист более научен, ибо он рассуждает примерно так: «Наука никак не свидетельствует (и не может свидетельствовать) о том, что находится за пределами рационального познания. Значит, и говорить здесь не о чем. Значит, и Бога никакого нет». Рассуждения верующего человека будут почти такими же, вплоть до последнего предложения, которое прозвучит так: «Значит, языком науки говорить о Боге нельзя».

Повторяю, я ни в коей мере не подвергаю сомнению то, что мой уважаемый оппонент хорошо знаком и прекрасно владеет научным инструментарием, но сей факт следует исключительно из его научной подготовки, но не из его атеистического мировоззрения. И уж коль Высшая аттестационная комиссия присвоила мне степень кандидата наук, смею надеяться, что и мне знакомы основы научной методологии.