Владимир Легойда - Мешают ли джинсы спасению. Опыт современной апологетики

«Люди, умирающие за веру, есть дух Церкви. Но гораздо больше людей, которые никогда не пойдут на смерть или страдания ради своих убеждений…»

Дух Церкви, Церковь… Вы начинаете вводить такие понятия, которые сложно поддаются точному научному определению и исчислению. Но даже если принять Ваше деление, то тогда могу сказать: дух Церкви и есть Церковь. Остальное пока нет.

«Проекция не дает полного представления об объекте. Она вообще не дает представления об объекте…»

Полного представления, естественно, не дает. Но Бог все-таки не куб (это было просто сравнение). Поэтому Он может открыть человеку Себя на уровне человеческого разумения. В противном случае это не Бог.

«Не могли бы Вы привести мне пример абсолютного добра? Без зла. Я постараюсь найти в нем зло. Не считаете ли Вы, что выше добра и зла должна стоять справедливость ?»

По христианскому вероучению абсолютным добром является Бог. Только прежде чем искать в Нем зло, давайте убедимся, что мы говорим об Одном и Том же Боге, т. е. выясним христианское учение о Боге. Христианское, а не наше представление. Иначе критика становится бессмысленной: интерпретирую так, как мне удобно, а потом критикую.

«…Нельзя ли отринуть понятие свободы воли человека? Например, нельзя же доказать, что в прошлом ты мог поступить так и не иначе. Ты уже поступил. А то, что никто не может предсказать твои поступки в будущем, ничего не значит. Может, просто мы не дошли до такого уровня понимания жизни. Вот сейчас я пошлю это письмо, и невозможно будет доказать, что послал я его, потому что захотел, а не потому, что так было предначертано звездами…»

Как мне кажется, я понимаю, о чем Вы. Свобода и жесткая детерминированность всего происходящего – сложные философские вопросы. Мне кажется, человек обладает свободой. Есть выбор: послать письмо или не послать. Конечно, Вы можете возразить: а вдруг нам только кажется, что этот выбор есть? К сожалению, это действительно сложно проверить.

Давайте сначала отойдем немного в сторону. Существует много вещей и явлений, бытие которых представляется случайным. Например, не встретились бы мои родители, я бы сейчас

Вам не писал. Равно как и Ваши. И вообще почти все существующее и окружающее нас случайно. Но оно есть. Не является ли это указанием на то, что есть Неслучайная Первопричина всего происходящего? Так рассуждали вслед за Аристотелем средневековые схоласты, пытаясь доказать существование Бога. Как Вам?

Пишите, если наш диалог представляется Вам полезным. Всегда рад.

С уважением, ЛВР

Беседуют И. Ласковый и В. Легойда

С Иосифом Соломоновичем мы познакомились, как это принято говорить, совершенно случайно. Мы оба были приглашены в прямой эфир программы «Принцип домино», посвященной теме «Чудес на свете не бывает». Иосиф Соломонович защищал заявленную точку зрения, я выступал в качестве оппонента. После программы Иосиф Соломонович спросил меня, готов ли наш журнал предоставить слово атеисту. Я честно признался, что давно мечтаю об этом. Только вот атеисты, к сожалению, похоже, перевелись на Руси. К сожалению, потому что общаться (и полемизировать) с честным атеистом куда проще, приятнее и, наверное, даже плодотворнее, чем, скажем, с современным оккультистом или адептом уринотерапии. Единственным условием публикации было право редакции на ответ. Чем мы, собственно, и воспользовались.

Владимир Легойда

Начало диалога. «Фома» 5 (28) 2005 г.

«Audi partem alteram» 50

«Да что вы – атеисты – сказать можете? Что Бога нет?!» – Венедиктов, редактор демократической радиостанции «Эхо Москвы », в ответ на предложение автора дать слово и атеисту.

Сначала хочу выразить свою радость по поводу того, что мне – атеисту – дали слово. Сейчас это редчайшая возможность: как при власти коммунистов не имел возможности высказаться религиозный человек, так сейчас нигде не дают слова атеисту. За последние годы единственным исключением была дневная передача А. Гордона «Хмурое утро».

Немного личной истории. В школе и на младших курсах института я был атеистом бойким и необразованным. Потом стал читать и религиозную, и атеистическую литературу и стал атеистом знающим и спокойным. Большую роль в этом сыграл один случай: в институтском общежитии я жил в одной комнате со студентом из Того Карсо Парфе. До нашего 1-го меда он окончил какую-то французскую школу, кажется, иезуитский колледж, и был ревностным католиком. Парень был очень славный, и его религиозность меня никак не касалась, но вот однажды мы как-то «зацепились языками». Полагаю, что его французские учителя не тратили много времени на подготовку к дискуссиям с атеистами «о Боге и камне», «о Боге – самоубийце» и т. п. Я веселился и вдруг увидел на его глазах, огромных, величиной в ягоду смородины, слезы. Меня словно ударило: зачем я его обижаю? Ведь ни он, ни я своих взглядов не изменим. Каких-то третьих лиц, еще не утвердившихся в своем мировоззрении, там не было. Значит, я только хочу выиграть спор? А это не стоит слез человека. С тех пор я был «тихим», внутренним атеистом до последнего времени. Но сейчас, когда РПЦ успешно старается занять место идеологического отдела ЦК КПСС, ее функционеры и активисты захватили монополию на ТВ и ведут там десятки передач, не давая слова оппонентам. Когда следом за ними выступают проповедники других религий и уже совсем дикие ведуньи, пророчицы и т. д. – материалист просто обязан рассказать о своих взглядах. К сожалению, на ТВ слова для дискуссии атеистам не дают, да и чтобы просто сказать. «Я атеист!», нужно быть либо Нобелевским лауреатом В.Я. Гинзбургом, либо Капицей-младшим.